[...] Бывают дебюты, в которых благодаря счастливому стечению обстоятельств актер раскрывается полностью, приближаясь к своему «потолку». Это хорошие дебюты. Я всегда искренне радуюсь им. Дебют Урбанского не был таким. Видно было, что в роли Василия Губанова Урбанский не исчерпал себя — он обладает еще огромным запасом возможностей.[...] У меня не было полной уверенности в том, что Урбанский примет предложение. После того, как он блестяще справился с главной ролью в большом фильме, мы предлагали ему второстепенную роль, почти эпизод. К тому же было ощущение, что эпизод этот удался в сценарии не совсем. Поэтому, когда мой ближайший помощник Маргарита Григорьевна Чернова позвонила, что сейчас явится Урбанский, я приготовился убеждать его, что роль интересная и что ему просто необходимо ее сыграть. [...] Он был серьезен. Мужественное лицо было спокойно и излишне самоуверенно.
— Мне не хотелось бы сейчас говорить о мелочах, — сказал он наконец.— В общем, я хотел бы играть инвалида, — Он посмотрел на меня и добавил:
— По-моему, это моя работа.
— По-моему, тоже,— сказал я.
Урбанский улыбнулся.[...]
Приступили к репетиции. Его волнение сразу передалось Ивашову. В репликах Володи появились правдивые нотки. Тонкая актриса Нина Меньшикова поддалась этому чувству, и вот уже она с полными слез глазами кричит инвалиду, протянувшему ей телеграмму:
— Это подло! Подло! — и плачет, закрыв лицо руками. Начинаются съемки. Снимаем один дубль, второй, третий... Урбанский увлечен.
— Пожалуйста, еще один дубль!.. У меня реплика не получилась. Ее надо говорить не так...
Мы снимаем еще и еще... После съемок идем домой вместе. Урбанский сильно хромает. Нога его много часов подряд была затянута ремнями.
— А все-таки ужасная штука кино! — говорит он, — Актеру, для того чтобы вжиться в роль, нужно время, а вы, едва он вошел в павильон, заставляете его играть... Но если он еще не влез в шкуру своего героя, как ему быть? Притворяться? Выдавать эдакую дежурную «правду», эдакую «естественность» шепотком? халтурить? Нет, в театре лучше. Там можно работать, там есть возможность исправлять роль. Помолчал и добавил весело:
— А сцена у нас получилась! Правда?
[...] Помню, на репетиции одной из сцен «Чистого неба» кто-то сказал, что слова Алексея Астахова «Я жил и живу для коммунизма» слишком лобовые, их надо убрать. — Но ведь это правда, — возразил я, — Он так жил.
ЧУХРАЙ Г. Замечательный артист и человек// Евгений Урбанский в сб. Мастера Советского кино. М.: Искусство, 1968.