Вскоре Павел Кадочников приступает к постановке своего следующего фильма. И вновь побудительным им­пульсом становятся впечатления актерской юности. На этот раз он экранизирует весеннюю сказку А. Н. Остро­вского «Снегурочка» (1968), которая, как «прекрасная песня, посвященная гармоническому слиянию с приро­дой, любви, пленила меня еще в юности, когда я сыграл в дипломном спектакле роль Леля»,—писал П. Кадоч­ников.

Влюбленному не только в красоту русской приро­ды, но и в поэтическую прелесть русских народных преданий, обрядов и песен, памятных еще с бикбардинс- ких ярмарок, веселых маслениц и святочных праздников на рождество, ему, пожалуй, трудно было бы найти материал для фильма более заманчивый, чем «Снегуроч­ка» Островского. Вся она соткана из легенд, сказок, народных обрядовых песен и поверий, тщательно со­бранных драматургом.

Как известно, сценическая биография «Снегуроч­ки» складывалась весьма сложно. К постановке ее об­ращались многие. Как драматический спектакль она ста­вилась в Большом (1873) и Александрийском (1900) теат­рах. В том же 1900 году пьеса была поставлена в Новом театре силами Малого театра, в постановке А. П. Ленс­кого и в МХТ. Музыку к спектаклю в Большом театре написал П. И. Чайковский. Позднее Римский-Корсаков создал оперу «Снегурочка», поставленную сначала в Пе­тербурге, в Мариинском театре, затем — па сцене Боль­шого театра.

И хотя основные роли играли такие легендарные мастера русской сцены, как В. Комиссаржевская — Сне­гурочка, К. Варламов и В. Качалов — Берендей, все- таки шумного и общепризнанного успеха «Снегурочка» не имела. И даже мхатовский спектакль, наиболее сти­листически цельный, о котором молодой М. Горький, увидевший его, сказал, что он «словно в живой воде выкупался»,— все-таки не продержался долго в реперту­аре театра.

«В разное время появлялись на сценах русского театра отличные Снегурочки, Берендеи, Бобыли, Купа­вы и Мизгири, но того истинного эпического полотна, каким должна бы стать «Снегурочка», полотна народ­ного, равнозначного литературному первоисточнику, на сцене, кажется, никогда не было. Да и вряд ли может быть... видимо, не так просто найти соединение были с небылицей... слить волшебное с реальным, найти ту долю поэтического вымысла, которая не уничтожит жи­вую правду...»,— писала актриса Малого театра Т. Еремеева.

Задачу неимоверной сложности попытались ре­шить Д. Дэль и П. Кадочников. Ибо при всех кол- лосальных возможностях кинематографа по созданию чудес и волшебства на экране, создать сказочно-поэти­ческую атмосферу удалось по-настоящему, пожалуй, в одной лишь «Золушке» (1947), где уникальный дар Ф. Раневской, Я. Жеймо, Э. Гарина волшебным образом соединил правду — с вымыслом, дидактику — с поэзией.

Экранизация же «Снегурочки» гораздо сложнее. Фильм снимался П. Кадочниковым не в павильон­ных декорациях, а среди настоящей русской природы, в тех самых живописных местах, где А. Н. Островский писал свою «Снегурочку»: в селе Щелыково Костромс­кой области, неподалеку от Дома-усадьбы драматурга. Снимался в местах, где находились легендарные «Ярилина долина», «Снегурочкина поляна», что и навеяли Ост­ровскому сюжет его поэтичной весенней сказки. Здесь из полного тайн и чудес леса появлялась Снегурочка и, завороженная «людскими песнями», песнями пастуха Леля, шла к берендеям. В Берендеевом царстве ее холод­ное сердце познает «сладкий дар» природы — дар любви. Любви разной — изменчивой и ветреной, как у доброго беспечного Леля, страстной, но быстропроходящей, как у красавицы Купавы, яростной и сжигающей, как у Миз­гиря.

Любовь, как основа жизни, при всем ее дра­матизме,— стала главным содержанием фильма. «Пусть гибну я, любви одно мгновение дороже мне годов тоски и слез!» — восклицает Снегурочка. (Любопытно, что во французский прокат фильм вышел под названием «Все про любовь», и Павел Петрович считал его наиболее соответствующим фильму.)

Следуя за фольклорной основой пьесы, картина воспроизводит многообразные старинные русские обы­чаи и обряды: свадебные — с ритуальными песнями при «выкупе» невесты, проводы масленицы с играми, ката­нием с гор, пением веснянок, игрища на «Ярилиной горе» с хороводами и гимнами в честь бога солнца —Ярилы. Причем во всех этих многочисленных эпизодах ритуаль­ных обрядов, хороводов и плясок использована только русская народная музыка в обработке композитора В. Кладницкого и в исполнении рожечников, жалейщи- ков, гусляров.

В архитектурном облике сказочной Берендеевки воссозданы традиции русского деревянного зодчества — в амбарах, овинах и теремах с резными наличниками и нарядными крылечками, которые построили плотни­ки— народные умельцы местных деревень — по эскизам художника А. Федорова.

И тем не менее... При всей любовно и тщательно восстановленной фольклорно-этнографической подлин­ности костюмов, декораций, мелодического богатства пе­сенного народного творчества, обычаев и обрядов из фильма ушла поэзия, ушла сказка, самой природе кото­рой свойственна условность.

«Снегурочка» — сказка, мечта, национальное преда­ние, написанное в великолепных звучных стихах, мо­жно подумать, что этот драматург, так называемый реалист и бытовик, никогда ничего не писал, кроме чудесных стихов, и ничем другим не интересовался, кроме чистой поэзии и романтики»,— писал К. Ста­ниславский.

Вот эту мечту, чистую поэзию, «убил» костюмно­бутафорский натурализм и театральный антураж фильма, во сто крат усиленный подчеркнуто бытовым стилем актерской игры. (Кстати сказать, не случайно всю Берендеевку после съемок «перевезли» в Кострому и установили в городском парке культуры и отдыха; Ну разве можно себе представить в каком-нибудь парке условный сказочный дворец из «Золушки»?)

Павел Кадочников играет в картине созерцательно ­мудрого царя Берендея, печалующегося оттого, что «в сердцах людей... исчезло служенье красоте, а видятся совсем другие страсти: тщеславие, к чужим нарядам зависть и прочее...». В этом он видит «разгадку наших бедствий и холода». Роль в актерском плане невыигрыш­на: при обилии монологов она внешне совершенно стати­чна. Актер стремится выявить активную работу души мудрого Берендея, души отзывчивой, в которой живет готовность к пониманию и состраданию. Берендей Кадо­чникова раздумчив и мягко-нравоучителен в беседах со скорым на расправу боярином Бермятой, по-отцовски ласков и прост с горюющей, отчаявшейся Купавой, нето­роплив, мудр и справедлив в решениях спорных воп­росов.

Однако в таком забытовленном, натуралистическом окружении его условно-обобщенный, опоэтизированный, мягкий и лиричный Берендей воспринимается несколько риторичным, местами выспренним.

Вспоминая о трудностях работы над спектаклем «Снегурочка» в Малом театре, Т. Еремеева, игравшая Снегурочку, писала: «Смешение» правды с вымыслом. Обстоятельства чудесные и вещи обыкновенные. И со­единяет эти две темы Снегурочка, которая приходит из сказки в быль. Так вот быль у нас получалась безуслов­но, сказка — нет. Возможно, не каждый из актеров мог ощутить и пронести сквозь роль песенность произведения? Его поэтичность, помноженную на правду, реаль­ность вымысла?»

Эта неудача, на наш взгляд, постигла и фильм П. Кадочникова, в котором есть реальность, но нет «ре­альности вымысла», есть быль, но нет сказки, мечты, «поэтичности, помноженной на правду»...