...Летом 1943 года, в разгар битвы на Орловско-Кур­ской дуге в штаб Брянского фронта поступило сообще­ние о боевых успехах летчиков гвардейского полка, «расчищавших небо» над танковой армией генерала Ротмистрова: за 9 дней боев они сбили 47 самолетов противника. В полк срочно вылетел находившийся тог­да в штабе корреспондент «Правды» майор Борис По­левой с целью написать в газету о подвигах летчиков- гвардейцев. Журналист и не ведал, пишет Надежда Железнова в своей книге «Борис Полевой», что фрон­товая репортерская судьба подарит ему сюжет его «звездной книги», сюжет фантастический, при всей его реальности.

Поначалу корреспондент «Правды» пытался полу­чить информацию у командира полка, но тот, еле дер­жавшийся на ногах от усталости, ничего связного ска­зать не мог, а посоветовал дождаться возвращения зве­на: «Там один парень, лучший, между прочим, летчик полка, сбил, по моим сведениям, два «фокке-вульфа». С ним и поговорите...»

Машина лучшего летчика приземлилась последней. Остановилась. Прозрачный колпак машины открылся, и на землю сначала вылетела тяжелая палка черного де­рева. Затем появился и ее хозяин, командир звена — мо­лодой человек, с темным загорелым лицом. Устало пе­ревалился через борт, тяжело опустился на землю. У летчика была немного странная, переваливающаяся, какая-то «медвежья» походка...

Так они встретились — старший лейтенант авиации Алексей Маресьев и военкор Борис Полевой. Беседова­ли они долго: погода была нелетная. Легли спать в од­ной комнате.

Ночью, рассказывает Полевой, его разбудил стук чего-то тяжелого о земляной пол. Он инстинктивно су­нул руку под подушку за пистолетом... И тут при свете лампы-коптилки различил на полу две ноги в сапогах, торчащие из-под лежака соседа. Сам он тихо смеялся: «Это же мои протезы, майор. У меня же нет ног. Не заметили?..»

И будущий писатель услышал историю о том, как в апреле 1942 года в неравном воздушном бою с вражес­кими истребителями, за линией фронта был сбит само­лет Алексея Маресьева. Чудом оставшийся в живых, с раздробленными ногами, то ползком, то вперевалку, превозмогая нечеловеческую боль и чувство голода, рискуя погибнуть в лесу, он добирался к своим восем­надцать суток. Добрался до партизан, они переправили его в госпиталь, где ему ампутировали ноги и сделали протезы... Но безногий летчик решил совершить еще более невозможное, чем то, что он уже совершил, — вернуться в военную авиацию. И вернулся!

Все это вошло сначала в книгу «Повесть о настоя­щем человеке», а потом и в одноименный фильм. В фа­милии главного героя повести писатель лишь заменил «а» на «е».

Роль Алексея Мересьева в фильме режиссера Столпера играл Павел Кадочников.

Как и многих современников, его потрясла «По­весть о настоящем человеке» Бориса Полевого. Она стала его настольной книгой. Кадочников очень волно­вался, когда его утвердили на роль Алексея Мересьева, и особенно при встрече с легендарным летчиком-истре­бителем Героем Советского Союза Маресьевым.

Об этом позже актер напишет в своей книге. Напи­шет и о том, с каким высоким чувством ответствен­ности он снимался в картине, как добивался вместе с режиссером естественности и правдивости каждого кадра, мысленно твердя себе: «Не соври, не оши­бись!» Он отказался от дублеров, от бутафории — все должно было быть максимально приближено к жизнен­ной правде.

К этому стремился и Александр Столпер, который угадывал фальшь, даже если она была тщательно «за­гримирована» профессионализмом. Он то и дело прерывал съемку режиссерским «стоп» и сказал однажды Кадочникову — Мересьеву: «Я вам не верю, что у вас раздроблены плюсны ног. Вам не больно».

«Помню, — пишет Кадочников, — я не выдержал этих нервных «стонов», безжалостных «не верю» и попросил разрешения отдохнуть. Ушел в глубь леса, сел под сосну и задумался. Случайно мой взгляд оста­новился на сосновых шишках. Они в изобилии валя­лись под деревом.

«А может быть, попробовать так?» — мелькнула мысль. Быстро снимаю унты и шерстяные носки. Вы­брасываю мягкие стельки. Насыпаю в унты колючих сосновых шишек, натягиваю их на босые ноги, резко встаю — и тотчас со стоном шлепаюсь на снег от не­стерпимой боли в ступнях. Поднимаюсь и, стиснув зубы от боли, все-таки иду. С великими муками доковы­лял до аппарата.

Александр Борисович подбегает ко мне и радостно одобряет:

— Отлично! Молодец! Великолепно! Приготови­лись к съемке. Мотор. Пошел...

Видя, с каким трудом дается нам каждый кадр, Алексей Петрович Маресьев как-то на съемках сказал в мою защиту:

— Я ведь полз в течение восемнадцати суток и поч­ти все время в полубессознательном состоянии, а он в полном сознании ползает здесь уже более трех ме­сяцев».

Кадочников отдавал себя роли щедро, не взвеши­вая, что отдать, а что «попридержать» для себя. Это и к нему относится замечательное высказывание Алексея Баталова: «Мы, актеры русской школы, не можем су­ществовать от роли вдалеке: вот это — роль, а вот — я». Павел Кадочников бросал в топку роли все что умел и мог. Каждый раз сжигал себя, если это требовалось. А потом самовозрождался — для следующей роли.

Справедливости ради, надо сказать, что режиссер все-таки берег Кадочникова, старался не подвергать его особому риску. Так, в эпизоде с медведицей Столпер хотел заменить человека куклой — актер категориче­ски воспротивился этому, так как считал, что такая под­мена будет заметна на экране. Режиссер сдался. Сдела­ли так. Из зоопарка привезли медведицу. Кадочников ежедневно подходил к клетке, где она сидела, и под­ставлял ей щеку, намазанную медом. Постепенно мед­ведица привыкла к нему.

Эпизод встречи Мересьева с медведицей надо было снимать сразу, без репетиций и дублей. Кадочников лег на землю. Комбинезон и лицо его намазали медом. Мед­ведица начала лизать мед. Быстрым движением артист вынул из кармана револьвер и произвел холостой вы­стрел ей в морду. Она страшно зарычала, встала на дыбы и хотела броситься на Кадочникова. Но тут раз­дался страшный шум: то били в тарелки все участники съемочной группы. Медведица отреагировала на шум, и артист успел скрыться в кустах.

И все-таки не съемочные трюки, не отдельные ак­терские находки определяли сложность задачи, стоя­щей перед создателями картины. Важно было, чтобы весь этот, говоря современным языком, экстрим не за­слонил идейно-художественный смысл фильма, нравс­твенные ориентиры героя, цель, ради которой он пере­носил все эти страдания.

Борис Полевой остро реагировал на уколы критики конца 40-х по поводу духовного родства Мересьева с джек-лондонскими героями. Мересьев по духу несрав­ненно выше их. Он не был болен «золотой лихорадкой». Он стремился победить смерть, выжить не ради того, чтобы разбогатеть, а чтобы встать в строй воюющих, ради общей победы. Цели разные. Его вела жажда жиз­ни. Но героически боролся он за жизнь во имя великой цели. И книга Б.Полевого, и фильм имели огромное вли­яние на души и умы современников. Кадочников признается, что, прочитав повесть впервые (о фильме еще и речи не было), он долго не мог успокоиться — так она его взволновала. «Даже когда я стану старым, — писал он в своей книге, — буду вновь и вновь перечитывать эти страницы — и, верю, они и тогда придадут мне силы, помогут жить и трудиться».

Фильм горячо был встречен многомиллионными зрителями. А Кадочников стал для них, как и его герой, примером мужества, жизнестойкости, упорства в до­стижении цели.

ЛИАНА ПОЛУХИНА. : «Павел Кадочников» // Популярное издание «Алгоритм-Книга» 2007.