Пришла весна 1931 года.
В это время Леонид Захарович Трауберг написал любопытный сценарий. Суть его состояла в следующем: после войны 1914 года на Украине остался пленный немец. Он встречается там с нашей девушкой. Женится на ней и остается навсегда в России.
Подробностей этого сценария я не помню. Ставить его должен был режиссер Семен Тимошенко. Играть роль пленного немца было предложено мне. Но когда все уже было готово к съемкам, постановка почему-то была отменена и съемочный коллектив оказался без дела.
Тогда Тимошенко нашел выход. Он предложил поставить свой собственный сценарий, который хотя и не очень ему нравился, но...
А что делать?
Назывался он «Снайпер» — из времен войны 1914 года.
Прочтя его в первый раз, я без особого энтузиазма согласился сниматься в главной роли русского солдата-снайпера. Но потом все изменилось.
Когда началась война 1914 года, мне было десять лет, и я довольно отчетливо запомнил многое из тех времен.
Жили мы тогда в Томске.
Помню, мальчуганом я с увлечением наблюдал за новобранцами, которых учили штыковому бою.
С винтовкой наперевес и криком «ура» мчался вот такой молодой парень, еще недавно державший в руках косу или вилы, а ему навстречу с трех сторон катили на деревянных колесиках набитые сеном чучела. Он лихо отбивал торчащие у них винтовки, вонзал штык в один мешок, прикладом наносил удар другому противнику и успевал еще пронзить и третьего врага.
Потом шли стрельбы. Лежа, с колена, стоя.
Помню — какой-то унтер учил юного солдатика, как стоять на часах.
— ... А ежели подойдет царь?
— Справно я его штыком...
— Но-но! Ты что, царя?!!
— А кто его знаить, может, он и не царь вовсе. Откуда я знаю?
— Так-то так, однако царя в личность все-таки знать надо, какой он из себя есть. Но ежели не признал — сначала, мол, давай отойди — стрелять буду, ну, а потом...
И когда спустя многие годы я перелистывал страницы сценария «Снайпер», перечитывая его уже не в первый раз, все это всплывало в памяти, точно виденное совсем недавно.
В молодом, безусом деревенском парне, в гимнастерке, туго перехваченной поясом с начищенной медной пряжкой, еще путавшем, где «лево» и где «право», и постепенно становящемся вымуштрованным автоматом, выкрикивающим «рад-стара- ваш-высь-род!» — я увидел себя.
Работа над образом простого русского солдата, готового умереть «за веру, царя и отечество», слепо подчинявшегося команде и приказу «его благородия», при котором он состоял (роль эту отлично исполнил талантливый артист немого кино — Борис Шлихтинг), постепенно увлекла меня.
Какое это наслаждение, радость, когда тот, о ком ты читал в сценарии, кого видел воочию в далекие годы своего детства, постепенно становится уже не «тем», а тобой самим, или, вернее, ты становишься им самим, когда начинаешь жить его жизнью, думать его думами, чувствовать его чувствами!
Была глухая ночь.
Проливной дождь, как туманом, охватил все вокруг. Окопы были по колено полны водой.
Несколько пожарных шлангов с разных сторон обрушивали на передовую потоки ливня.
Снайпер, размазывая своим телом липкую жижу, полз к воронке от снаряда и, перевалившись через край, скрылся в ней. Он готовился к тихой смерти.
Через несколько минут, покинув искусственный труп лошади, мимо должен был проползти скрывавшийся там немецкий снайпер. Вот он, все ближе и ближе. Вот он у края воронки...
Взмах ножом, удар! — удар мастера, изученный в снайперской школе, удар убийцы — и немецкий снайпер, не издав ни звука, поник и застыл...
А над его трупом приподнялся уже не юный солдатик, что с такой виртуозностью укладывал пулю за пулей в любое место неожиданно появлявшегося чучела или вонзал нож «прямо в сердце» соломенной кукле, а незнакомый человек с тупым взглядом и посеревшим лицом убийцы!
Стрелять в далекого, неизвестного врага, убивать куклу — это было одно. А вот так, не в бою, не в пылу сражения, а преднамеренно, с точным расчетом ударить живого человека, человека! — в сердце? — ничего не знающего, не ожидающего — это другое.
И тут никакая школа, никакая привычка к смерти не смогут заглушить в человеке, если он человек, чувство ужаса перед сознанием, что ты — убил...
Вопреки ожиданиям картина получилась.
Начали мы ее снимать без особого увлечения, а она взяла и получилась!
В памяти многих зрителей «Снайпер» остался одним из лучших фильмов своего времени.
Мне же он принес... даже как-то неловко говорить — такую известность у зрителя, которой я просто не ожидал и не имел до сих пор.
И многие годы спустя люди узнавали меня (а старики узнают и сейчас!), вспоминали и «тихую смерть», и «Париж, Париж, мне будет жалко» — игривый фокстротик, записанный в этом фильме с заграничной пластинки «Ca c’est Paris», но получивший признание как фокс из кинофильма «Снайпер», и многое другое....
Кстати говоря, это был один из первых советских звуковых фильмов. «Путевка в жизнь» и «Одна» опередили «Снайпера» на каких-нибудь пару дней.
Соболевский П. Приготовились, начали! // Из истории Ленфильма. Вып. 2. Л.: Искусство, 1970. С. 60-73.