Медленно, склонив голову, иду я рядами усопших...
И неожиданно — профиль!
Знакомый профиль и просто, скупо:
«Кузнецов Николай Иванович...»
Львов — удивительный по красоте город. На лице его сохранились до сих пор черты средневековья, эпохи Возрождения, готики, барокко... По узеньким улочкам древних кварталов этого города, мимо тех же католических соборов, трехоконных домиков, прижавшихся друг к другу, как томики на книжной полке, распятий в какой-нибудь нише, в самом неожиданном месте, в 1942-м шел оберлейтенант фашистской армии Пауль Зиберт, уроженец Восточной Пруссии, стройный, высокого роста блондин с серыми глазами. Он улыбался знакомым, небрежно ронял «хайль»... и, не торопясь, проходил мимо, тихонько напевая популярную немецкую песенку. И никто не узнавал в нем советского разведчика Николая Кузнецова.
Но вот война позади, и в 1966 году во Львове снимается фильм Свердловской киностудии — «Сильные духом». И когда исполнитель роли Кузнецова, артист Гунар Цилинский, направлялся к месту съемки по тем же самым тротуарам, во френче с погонами обер-лейтенанта — никто не называл его Паулем Зибертом, нет. Все, замерев, тихо произносили: Кузнецов, Николай Кузнецов...
Перечитывая уже не в первый раз сценарий «Сильные духом», в котором я должен был играть роль пожилого гауптмана, я невольно думал и о Кузнецове... Гунар Цилинский мог все-таки после съемки снять свой френч и вздохнуть полной грудью. А Кузнецов? Тот, настоящий, в сорок втором в Ровно или в том же Львове?.. Да, это было «чуть-чуть» посложнее.
Артист мог ошибиться, сделать что-то не так, и режиссер произносил: «Еще один „дубль“!» Кузнецов, исполняя «роль» Пауля Зиберта, на «дубль» не имел права. Он не мог, как Цилинский, тут же, на улице, где шла съемка, снять фуражку и, вытерев потный лоб, сказать по-русски: «Ух, жарко! Нечем дышать!..» Сказать по-русски?! — он даже думать должен был по-немецки! Однако в наших «профессиях» в то же время было и что-то общее. Разумеется, я не говорю о полной аналогии. Но и мы, артисты, и они, разведчики, играли роли подчас совсем чужих нам людей. Правда, у театрального артиста бывает антракт, у киноактера — перерыв между кадрами, а у разведчика... Вот то-то и оно! — его «спектакль» может тянуться без всяких антрактов и день, и два, и недели, и месяцы. И заканчивается не всегда «аплодисментами».
И еще одно. Не знаю, кому тут легче — разведчику, всем своим нутром ненавидящему своего «партнера», какого-нибудь гауляйтера, которому он должен «дружески» улыбаться, жать крепко руку, или — нашему брату артисту, только что шедшему со своим товарищем на съемку: смеялись по дороге, острили или, наоборот, обсуждая какие-то трудности, выражали сердечное сочувствие друг другу, а в павильоне, перед киноаппаратом, он — твой враг, фашист...
Но и тут, пожалуй, нам все-таки проще. Стоп! Снято — и снова мы друзья-приятели. А разведчик? «Играет» все время «друга», «дорогого товарища» в компании матерых эсэсовцев, и никто не скажет ему «стоп»!
Да, нелегко, нелегко было Николаю Кузнецову!
И мне постоянно приходит в голову мысль, что существуют еще профессии, которые требуют от человека умения «притворяться», быть не тем, кем ты есть на самом деле, скрывать свое внутреннее состояние, улыбаться, когда сердце обливается кровью, или быть «убитым горем» в то время, когда все в тебе ликует...
Скажем, входишь в магазин. За прилавком — юная девушка. Перед ней покупатель, молодой человек. Может быть, ее любимый. Лицо девушки приветливо. Глаза такие ласковые. Она видит только его. Ждешь терпеливо. Наконец не выдерживаешь: «Девушка! Покажите, пожалуйста...» И взгляд юной продавщицы тухнет. Улыбка исчезает, и слышишь резкое: «Нет!..» А ведь она должна быть, ладно уж, не ласковой и приветливой, но хотя бы просто внимательной, вежливой с тобой, пожилым, чужим ей человеком. Это входит в обязанности ее работы.
Или другой пример. Идешь по улице, задумался о чем-то. И вдруг — резкий свисток, к тебе направляется бравый милиционер. Наверно, он думает про себя: «Вот я сейчас ему выдам. Нарушают тут, топают где попало...» Но, остановившись, он берет «под козырек» и сдержанно, вежливо произносит: «Гражданин, вы нарушили...» Вот, пожалуйста, — милиция всегда на высоте. Дисциплина!
Наверно, мне кто-нибудь скажет: да ты что?! — сравниваешь профессию артиста или советского разведчика с продавцами и милиционерами?!.. А, по-моему, все-таки что-то есть тут одно общее — уметь быть таким, каким ты должен быть, хотя нутро твое «настроено на другую линию». И подобных аналогичных спе-циальностей, требующих у людей «притворства», можно вспомнить еще много.
Другое дело, что в обычной жизни следует уметь держать себя как надо, но... это уж иная тема. А вот у разведчика все должно быть только так — и не иначе, как бы он себя ни чувствовал, как бы ни относился к своему собеседнику...
Я долго, безмолвно стою перед ним, смотрю на холодный, неподвижный профиль и думаю об изумительной жизни этого человека. Стараюсь представить его родные места — уральское село, где он жил, учился, его сестер, брата Виктора, Свердловск той поры, когда он, работая на Уралмаше, стал заочником ин-дустриального института. В те дни и мне пришлось вернуться в Свердловск — в кино для меня наступили трудные времена, и я решил (мало ли что случится) продолжить прерванную когда-то учебу и подал заявление на строительно-архитектурный факультет Уральского строительного института.
Вспоминая сейчас, как Кузнецов «открыл» в себе способность к иностранным языкам, я вновь «слышу» немецкую речь, действительно звучавшую тогда в Свердловске. В годы первой пятилетки там было много иностранных специалистов.
Помню, отправился я однажды покупать у одного инженера патефон. Пришел, а он, немец, по-русски ни бум-бум. Что делать? Пришлось мне изъясняться по-немецки. Я знал этот язык немного, в объеме средней школы. Родители владели им... А немец говорит: «Битте!» — и к патефону выкладывает добрую сотню пластинок. Я обрадовался: «Данке шейн» (большое спасибо), а денег-то на пластинки не хватает. Инженер без пластинок не продает ни в какую. Так я и ушел не солоно хлебавши. Помню еще случай на лыжне. На Уктусских горах подкатил к какой-то девушке: давайте, говорю, вместе вниз? А она-то по-нашему еле-еле. Опять немка. Ее отец, оказывается, работает на Уралмаше. И снова пришлось мне прибегнуть к своему ломаному языку, дополняя речь выразительной мимикой и жестами — спасибо немому кино.
Но, слушая немцев, я понял, что мы объяснялись на немецком языке «по-русски», а они — «по-немецки».
Особенно я это ощутил много лет спустя, побывав после Отечественной войны в ГДР. Своеобразное произношение. Характерные различия речи, скажем, берлинцев и обитателей Восточной Пруссии или Саксонии. Ну, а мы, русские? В Ленинграде говорили в свое время по-одному, а в Москве «акали», у уральцев, была собственная манера, у сибиряков — другая. А на Волге? Или на берегах Днепра?..
Вот так и у немцев. И Кузнецов это отлично понял, уловил все тонкости, музыку, звучание настоящего немецкого языка, его произношения и заговорил языком Гете, Шуберта, Маркса, не «по-русски», а «по-немецки»...
Натуру для фильма «Сильные духом» мы снимали во Львове. Павильоны — на Рижской киностудии. И снова — дружба с Гунаром Цилинским в жизни, «вражда» на съемках.
Сидим вместе за столом — встреча Нового года. Пауль Зиберт убеждает свою собеседницу, пани Лисовскую, в том, что рад бы быть на передовой.
«Врет!» — думает про себя старый гауптман, полный ненависти к этому заядлому гитлеровцу. Но в форме строгой вежливости, внешне, я даю ему понять, что все его слова — ложь:
— Кто хочет действительно воевать, тот находит место поближе к фронту.
И, улыбнувшись, сохраняя строгость этикета, удаляюсь.
Об этой сцене я много думал.
Мой гауптман тайно ненавидит фашизм и дикую, бессмысленную жестокость гитлеровцев. Он, уже пожилой человек, не выслужился до чина какого-нибудь оберста (полковника). В его фамилии не было аристократического «фон», и в компании офицеров, где ему приходилось присутствовать, он не встречал поэтому излишнего уважения. Чаще его разыгрывали и, пошутив, проходили мимо. «Что от дружбы с таким? То ли дело какой-нибудь фон Бибербах! Рядом с фон Бибербахом и тебе что-нибудь перепадет...»
Образ пожилого немца в военной форме (а что делать, гитлеровцы мобилизовали и стариков!) был необычен для меня. До этого я сыграл множество «фрицев» — от простого солдата до генерала — но все они, по-своему разные, были одинаково стопроцентными фашистами. С шорами на глазах «механически» рявкали, выбросив вверх руку: «Хайль Гитлер!», и, лишенные способности мыслить, что-то оценивать, различать какие-то неровности, трудности, а подчас и явные нелепости, в неудержимом стремлении рвались вперед. Пока вперед. Пока...
Мой гауптман не был в полном смысле антифашистом. Удрученный в основном собственными горестями — гибель сына, материальная ограниченность, все растущие трудности — это, пока личное, просто не влекло его к той восторженности, а точнее, одержимости, бахвальству, сквозь которые достаточно отчетливо просвечивали несправедливость, бессмысленная жестокость и, что самое тягостное, ощущение обреченности.
Слишком уж много раненых с фронта!
Слишком уж часто стали передаваться из уст в уста горькие новости, как- то уж очень несовпадающие с официальными восторгами о победном шествии вперед.
Нет, он был далек от активного выступления против существующего порядка, но и «за» свастику, пока еще крутящуюся, как нож мясорубки, на советской земле, он тоже не хотел бы пожертвовать жизнью.
И мой гауптман был не одинок. С каждым днем таких немцев становилось все больше и больше. Что говорить, вряд ли это сыграло хоть какую-то, пусть самую ничтожную, роль в победе нашей Советской Армии, победе советского народа над фашизмом, но все же крепость фашизма становилась и изнутри все жиже, рыхлее и менее прочной.
Вот эти раздумья и легли в основу исполнения роли пожилого офицера в фильме «Сильные духом». И не скрою, роль эта пришлась мне «по душе», ибо «одержимость», «слепота» фашистов, преданность своему фюреру невольно приводили к мыслям: действительно, неужели они не видят, что это такое? Неужели ни черта не чувствуют?!!
И когда постановщик фильма Виктор Георгиев поведал мне свои режиссерские мысли о старом гауптмане, они сразу нашли резонанс в моем видении решения этой роли, и я с радостью и увлечением принялся за работу. Перечел, конечно, не один раз сценарий, книги Д. Медведева «Это было под Ровно» и «Сильные духом», А. Цесарского «Записки партизанского врача», статью «Верность долгу» в газете «Литература и жизнь», брошюру Лукина «Разведчики»... Кстати, Александр Лукин, один из авторов сценария «Сильные духом», в дни Отечественной войны был заместителем командира партизанского отряда Медведева, в кото-ром действовал и Кузнецов. И когда Лукин рассказывал о работе Кузнецова, было необычайно интересно и волнительно: ведь он стоял рядом с этим героем, вместе осуществлял с ним невероятные замыслы!
Наконец, то, что фильм снимался Свердловской киностудией, было мне очень дорого, и хоть я уже давно перекочевал в Москву, где-то в глубине души Свердловск оставался для меня по-прежнему самым родным городом.
Соболевский П. Город моей юности // Урал. 1969. № 1. С. 136-152.