И снова произошел подъем, когда перед ним легла толстовская роль старого князя Болконского.
Если бывают создания, в которые актеры вносили всю философию своей жизни, прожитой под игом искусства, то старый князь Болконский стал таким созданием.
Все пережитое сложным актерским организмом, все пути прохождения по тайникам и лабиринтам души человека отразились в этой старой, сдержанно-сильной манере выражать, не исчерпывая до конца выражаемое, ибо душа человека бездонна. Все понимание ценности той высоко выделанной породы людей, какими были люди типа князя Болконского, все умение оценить их значение было здесь. Было здесь и последнее признание невозможности бороться с роком смерти, признание неизбежности несправедливого конца человека — венца творения, которое Кторов явственно вносил от собственного ощущения и познания жизни. Да, он играл больше, чем боль одиночества старого князя, как она ни глубока, — он играл трагедию, героем которой была жизнь, уступающая закону непреодолимому, и вкладывал огромное напряжение в безмолвное отрицание этого закона. В самом облике князя, в его медальном профиле, который можно поставить в один ряд с профилями бронзовых бюстов-портретов Рима и выдать за один из них, жило не познанное никем и от этого еще более сильное величие души и разума.
Ом сыграл в этом последнем шедевре и драму всей нашей жизни, скованной тем холодом, который князь Болконский — Кторов так явственно чувствует в своей нежилой обстановке. Он, молча, подспудно, отпевал жизнь, в которой не дано подлинно развернуться, не пришлось испытать всего, на что способен человек, кото-рому был дан талант. Многое вобрал в себя этот излитый из бронзы с серебром мудрец — и легкомыслие молодости, и скрытую доброту любви к людям, и дерзость сверхчеловека (вспомните дерзкий азарт его молодых ролей, вернее — ролей его молодости), и насмешку над глупостью — всего не перечислишь, что играл Кторов и что составило глубину этой замечательной фигуры.
Сергей Бондарчук дал актеру столь нужные для него средства: широкие планы, большие, длительные сцены пауз — то движение, которого актер был долго лишен. И фигура князя, причесанного и одетого по всей форме конца XVIII века, затянутого в камзол, как в рыцарский панцирь, до сих пор в нашей памяти совершает свой путь по аллеям старинного русского поместья, которое его создало и вместе с ним исчезло из бытия.
И счастье наше, что мы благодаря кинематографу еще можем видеть спину удаляющегося князя Болконского и верить не на слово, что в одной спине уходящего вдаль человека может отражаться, как солнце в капле воды, жизнь. Если это настоящий мастер. Этим словом ныне стали легко бросаться, но был истинно мастер и унес с собой все свои тайны, как и подобает мастеру, когда он видит, что им не дорожат. Ибо если говорить все начистоту, то этого актера не оценили при жизни и не сумели научиться его искусству. А именно сейчас оно особенно нужно оскудевшим подмосткам.
Велехова Н. Кторов, или Среди наобум размещенных светил // Театр. 1993. № 12. С. 109.