Его присутствие в нашем кинематографе ощущалось постоянно, невзирая на то, что в самом зените славы он расстался с кино почти на полтора десятка лет — с середины 1930-х до конца 1940-х гг., да и потом долгое время, несколько десятилетий, он снимался во второстепенных и эпизодических ролях. Разумеется, сложно было найти свою нишу в советском кино артисту, которого назвали «князем Мышкиным двадцатых годов». Но некий отсвет главной темы Федора Никитина ощущался во всех сыгранных им ролях, делая его, подчас мимолетное, появление на экране значительным — отчасти даже вопреки предлагаемым обстоятельствам замысла. Он и сам поспособствовал этому, любовно и тщательно восстановив на рубеже 1960-х — 1970-х гг. «Катьку — Бумажный Ранет» и «Обломок империи»: фильмы вернулись в прокат, и ранние актерские шедевры Никитина вновь оказались доступны. Тем не менее, казалось, что публика — по крайней мере, искушенная кинематографическая публика — ждала, когда же Никитин, наконец, сыграет главную во всех смыслах роль. Потому фильм Николая Губенко «И жизнь, и слезы, и любовь...» был воспринят именно как сбывшееся ожидание. Впервые за многие годы Никитин пришел в картину вместе со своей важнейшей темой — темой немоты, проистекающей из абсолютной погруженности героя в собственный внутренний мир, чьи границы для окружающих непреодолимы и непроницаемы. Сыгранный им старик Крупенин попадал после инсульта в дом престарелых, блуждал по закоулкам памяти, как некогда безнадежно скитался по ним унтер-офицер Филимонов из эрмлеровского «Обломка империи». Может быть, все цветовое мастерство оператора Леонида Калашникова в этой картине было необходимо, прежде всего для того, чтобы передать невыразимую, пронзительную синеву никитинских глаз.

Марголит Е. Умер Федор Никитин // Новейшая история отечественного кино. 1986-2000. Кино и контекст. Т. 4. СПб. 2002.