Перед съездом я перечитал устав нашего союза, собесовский, как здесь остроумно говорилось. А в нем ведь множество замечательных, правильных пунктов. И я подумал: а что если сопоставить нашу повседневную рабочую запись и результаты с возможностями, записанными в нашем уставе?
Например, в разделе четвертом у нас есть пункт второй: «Правление союза принимает на себя защиту авторских прав членов союза». Каких прав? Основные создатели фильма — режиссеры, операторы, художники, за исключением драматургов, авторских прав не имеют. В последний раз мы наш устав уточняли на втором съезде 13 мая 1971 года, то есть ровно пятнадцать лет назад. Тогда мы, видимо, верили, что права у нас все-таки появятся и их придется защищать. Но за прошедшие годы мы не продвинулись в этом деле ни на шаг. А ведь защита авторского права — одна из основных обязанностей и одно из основных отличий творческого союза от профсоюза, например.
В уставе есть пункты, которые читаешь — и душа радуется. Например, мы имеем право создавать мастерские для творческого экспериментирования. Это ли не решение многих проклятых вопросов, которые невозможно решить в рамках планового производства на студиях, это ли не возможность для реализации спорных, поисковых замыслов? Но почему-то эти уставные слова так и не превращаются у нас в реальные мастерские.
Всесоюзные фестивали, например, — тоже наше уставное дело. Они дают замечательную возможность получить подлинно общественную, подлинно всенародную оценку фильмов. Но до последнего времени фестивали были практически ведомственными, а оргкомитет годами возглавлялся заместителем председателя Госкино... по производству фильмов! В таких условиях преодолеть ведомственные пристрастия и оценки, прямо скажем, нелегко.
У нас есть право издавать газеты, журналы, книги, но почти всегда мы его осуществляем опять-таки совместно с Госкино. Отсутствие собственной, так сказать, независимой прессы у союза порождает странные ситуации, даже удивительные. Здесь говорилось уже о дискуссии по вопросам кино накануне XXVII съезда КПСС. В ней принимали участие самые неожиданные издания. И только совместные печатные органы союза и Госкино не издали ни звука.
И дело тут не в робких критиках, а в робкой позиции союза как организации.
И не при Госкино, а при союзе, вероятно, следовало создать общественную комиссию по перестройке нашего дела, создать банк идей и предложений. Именно по перестройке! Хоть этим словом уже научились обозначать даже нечто противоположное.
Не к подмене Госкино я призываю, а только к подлинному, неформальному вовлечению творческой общественности в решение наших кровных дел. Уж мы-то знаем, что могли бы делать фильмы быстрее и дешевле. Могли бы делать фильмы, полнее отвечающие зрительским запросам, нашим сегодняшним общественным заботам. Знаем, и в чем наша слабина: все мы — и руководители, и подчиненные — в плену отжившей системы кинопроизводства. Невозможно сегодня старыми волевыми способами регулировать деятельность множества кинопредприятий, руководить сложнейшим и в основе своей неповторимо личностным творческим процессом. И учитывать зрительские интересы, и безошибочно оценивать новые явления и тенденции в кино. Нет в природе идеального руководителя, который был бы способен на такой нечеловеческий труд, нет и наимудрейшей коллегии. Нужна какая-то новая, видимо, хозрасчетная структура, принципиально иная «базовая модель», как говорят автомобилестроители.
Скажу откровенно (и думаю, это не только мое опасение): я страшусь сегодня полумер. Полумера хуже откровенного бездействия, потому что она — обман общественных ожиданий.
Нельзя ведь сказать, что мы в прошлом не занимались совершенствованием кинодела. Например, чтобы усилить на студиях взаимную ответственность между цехами и съемочными группами, была введена система договоров с режиссерами-постановщиками. Но хозяйственные отношения внутри студий при этом оставались прежними, и цехи по-прежнему не выполняли своих обязательств. Договоры стали фикцией.
Давным-давно были введены льготы для тех, кто делает комедии. А комедий как не было, так и нет.
Чтобы завязать театральных артистов с кинопроизводством, мы им стали выплачивать постановочные. Артисты постановочные получают, но по-прежнему с нашими интересами не считаются.
В общем, годами мы навешиваем на нашу одряхлевшую базовую модель молдинги и блестящие побрякушки, но дело в том, что давно уже не тянет движок!
Нужна гибкая, пробуждающая инициативу, способная к самоусовершенствованию система управления и связей в кино, подвижная, дифференцированная обратная связь со зрителем. Словом, нужна система, которую ныне руководство сможет уверенно ставить на «автопилот», а ручное управление брать на себя только в особых случаях. Такое великое дело требует тщательной, неспешной подготовки, нужен коллективный разум. Это, по-моему, без активного участия союза просто невозможно. Вот почему сегодня беспокоит некоторая наша инертность.
Конечно, в отличие от других творческих союзов, положение нашего союза чрезвычайно своеобразное. Возможности влиять на деятельность государственного учреждения — киностудии, а тем более на Госкино, у союза, так сказать, не безграничны. Критикуя родной союз, я понимаю, почему многое происходит не так, почему подчас мы оказываемся бессильными при очевидной нашей правоте.
Отношения, скажем, у нас в Ленинграде со студиями зависят целиком от личности директора, от его нрава, так сказать. Никаких документов, регулирующих эти отношения, до сих поро не существует, не существует и других юридических, а также организационных рычагов, с помощью которых мы могли бы воплощать в жизнь многие прекрасные уставные декларации. И на это следует сейчас обратить особое внимание, ибо пора деклараций кончилась, и нужно делать дело.
Нередко в ответ на упреки в пассионарности члены союза сейчас спрашивают: «А что вы можете? Может ли союз защитить картину или замысел от волюнтаризма, вкусовщины, поспешных оценок? Может ли он повлиять на политику проката и тиражирования картин? И вообще есть ли сегодня у союза какой-нибудь вес, авторитет в повседневной практике кинопроизводства?» На эти вопросы трудно отвечать. И еще труднее будет отвечать, если мы не разберемся в них на съезде.
Тщательно проштудировав устав, я теперь знаю, что Ленинград по рангу своему является городом, в котором проживают тридцать или более членов Союза кинематографистов. Обижаться не приходится, хотя второй по величине культурный центр странвы мог бы быть как-то и выделен в составе творческого союза. Дело в том, что масштаб работы нашего отделения в пятимиллионном городе не соответствует нашим скромным возможностям. Нам не хватает людей, средств и активной помощи центрального правления.
На следующую пятилетку перенесли, например, строительство Дома Ветеранов, рассчитанного на всю Российскую Федерацию. Им, видимо, смогут воспользоваться только сегодняшние вгиковцы. И уж, коли речь зашла о Доме ветеранов, не могу не сказать, что, как нам кажется, в центральном аппарате союза общесоюзные проблемы иногда начинают рассматривать как сугубо московские. Так случилось с Домом ветеранов, построенным в городской черте Москвы и потому недоступным иногородним членам союза.
Через несколько дней, приняв соответствующие решения, мы разъедемся по стране. Но только этот наш съезд — особый съезд. Если мы активно не включимся в сегодняшний деятельный творческий ритм общенародной жизни, не займемся последовательным претворением деклараций и пунктов в дело, нам следует тогда просто воспользоваться правом, которое предоставляет нам пункт седьмой нашего устава, и бесславно самораспуститься. Но до этого, я думаю, дело не дойдет.
Мельников В. Выступление на съезде СК // Искусство кино. 1986. № 10. С. 31-33.