Пишу: «Взять музыку в свои руки».

Нет! Руки - это мягко сказано! <смеется>. Профессиональные лапы! Это то, что сейчас модно называется «рейдерством». Музыкальным! <Смеется>. В профессиональных масках арестовать музыку и заставить ее служить твоим личныминтересам, чтобы она вела себя не так, как она хочет, а так,как хочешь ты. То есть превратить музыку в собаку, чтоб онатаскала тебе из реки палки, которые ты забрасываешь, и чтобыэто называлось «Симфония такая-то» <смеется>. Ну, это образно сказано, конечно. Но сейчас это очень распространилось в композиторской практике, особенно потому, что
композиторов в консерватории учат.

Моцарт учился у отца, Бетховен - у Гайдна, тогда этого не было, а теперь... Должно быть так: если ты взял не ту ноту, то музыка кричит тебе: «Мне больно!». А тут что ни возьми - никакой боли нет, сопротивления музыки нет, как звуки ни положишь, так они и лежат.
Поэтому возникла новая форма отсутствия боли, которая называется
«звуковое искусство».

Звуки тут приравниваются к камням, к песку; и раз ты к ним так относишься, ты можешь формировать определенные структуры, как бы скульптуры из звуков делать. Да, действительно, в любой музыке музыка может быть скульптурой, но тут должно быть еще производное от того, о чем Шопенгауэр говорил, что музыка - это
«звучащая воля». И вот воли в «звуковом искусстве» нет, а есть
только красота манипуляции звуком: шуршаниями всякими,
увязкой их. Это направление возникло на Западе, и поскольку
Запад все унифицирует, то сложилась вот эта ситуация, которую
я критикую. Я говорю, что это не музыка, но это критика
не в неком смысле.

Я признаю, что «звуковое искусство» может иметь свою нишу и даже обслуживать какие-то фильмы или скульптуры, создавать environment'ы, окружение какое-то .. . Тут оно необходимо, потому что если абстрактную скульптуру сопровождает какая -то классическая музыка, то это как корове седло, оно не вяжется, а это - вяжется. То есть боль-то в современной музыке есть, но не звуковая,
а та, которая напоминает зубную. У Седаковой в каком-то
интервью было такое выражение: «хроническое неблагополучие».

Она говорит об определенном искусстве, в котором
знак современности заключается в этом оттенке «хронического
неблагополучия». Но это не просто печаль или трагизм,
потому что Шестая симфонии Чайковского, допустим,
тоже трагическая вещь, но там есть красота этой трагедии.

А «хроническое неблагополучие» - это когда нет трагедии,
а есть зубная боль, вот какое-то такое...

Теоретики говорят, что это боль существования, но это все просто разговоры. Боль должна быть вот эта: когда звук неправильный, то музыка говорит: «Мне больно». Музыка говорит. А если в современном искусстве есть социальная, зубная боль, которая
говорит о том, что после Освенцима невозможна такая вот
музыка «Тру-ля-ля», - так эта боль связана не с музыкой, а с
таким состоянием, что... тут не до музыки просто .

В. Сильвестров. // Дождаться музыки. Лекции - беседы. По материалам встреч, организованных Сергеем Пилютиковым