Нынешнее время открывает целые «геологические пласты» в прошлом н настоящем отечественной культуры. Духовное — раскрепощение немыслимо без заполнения многочисленных искусственно созданных пустот, без ликвидации «белых пятен», без заселения исторического пространства живыми лицами и голосами, Но это лишь одна сторона обновления. Оно предполагает и другое — осознание обретенного опыта, пересмотр многих некритически воспринятых постулатов.
Такое переосмысление совершается гораздо медленнее, болезненнее, и объектом его нередко выступают явления совсем близкие и не то чтобы вовсе не известные — просто не оцененные по достоинству, не занявшие в общественной жизни подобающего места. Речь не о том, чтобы поспешно «перераспределить» лавры и восторженные эпитеты, — речь о том, чтобы более пристально всмотреться в художественные процессы, протекающие на наших глазах.
Аксиомой должна стать мысль о самоценности творческого дара, который не оставляет своему обладателю иной возможности достойно жить, как только подчиняясь его голосу — даже при жестком давлении внешних обстоятельств. «Смелость в искусстве... связана с чувством «тайной свободы» (Пушкин, Блок), высокой любви и глубочайшей жизненной правды». Гармония свободы, которая осеняет любого художника, честно занимающегося своим делом, иногда является во всей полноте и самоочевидности. Вне ее вряд ли возможно понять музыку Валентина Сильвестрова...
Он только что перешагнул порог пятидесятилетия. Последние годы его имя все чаще появляется в ряду художников одного с ним поколения — Р. Щедрина, А. Шнитке, С. Слонимского, Г. Канчели, Б. Тищенко, украинских коллег — Е. Станковича, В. Бибика, В. Губаренко. Сочинения композитора звучат, и с немалым успехом. Кое-что издано. Записана одна пластинка, свободы от привычного тяготения. Сами звуковые комплексы очень разнообразны и несводимы ни к серийному пуантилизму, ни к чистой сонорике.
В этом существенное отличие В, Сильвестрова нот Веберна, и от Булеза, и от Пендерецкого или Лигети. Особенно притягательна интонационная жизнь внутри звуковых полей: мелодические мотивы время от времени ярко вспыхивают в разреженной, вибрирующей, меняющейся каждую секунду фактуре. Не случайно, несколько позднее, в Кантате (1973) прозвучат стихи Тютчева:
Небесный свод, горящий славой/ Таннственно глядит из глубины, / И мы плывем, пылающею бездной/ Со всех сторон окружены…
Черты этого звукового мироздания, определившиеся в 60-е годы, угадываются и позднее, вплоть до «Постлюдии» — симфонической поэмы для фортепиано с оркестром (1984).
Однако в начале 70-х годов в музыку В. Сильвестрова приходит полистилистическая многозначность. Кстати, этот процесс, как хорошо известно, затронул тогда ряд художников, и советских, и зарубежных. У В. Сильвестрова традиционная семантика причудливо соединилась с элементами театрализации, близкими хэппенингу. В «Драме» (1970—71) важным компонентом действия оказывается визуальный план — передвижения музыкантов по сцене и другие действия, режиссерски точно предусмотренные композитором. Внешне экстравагантна и «Медитация» (1972), но значение внемузыкального фактора в ней иное. Если «Драма» действительно прежде всего — инструментальный театр, то в «Медитации» кульминационная театральная акция исполнителей несет сугубо музыкальный смысл. Попробую объяснить.
В «Медитации» сопоставлены разные музыкальные сферы: хаос стихийного, словно неконтролируемого самовыражения (солирующая виолончель), гармоничная уравновешенность голосов природы (кадансы духовых, с преобладанием тембра валторн), а также «голоса культуры» (классицистские обороты клавесина). Вначале это сосуществование во времени и пространстве не выявляет ни единства, ни конфликта. Однако постепенно выясняется, что перед нами не просто разные стилевые пласты, но несовмещающиеся образные миры. Их необходимо «привести к тождеству», соединив разорванную цепь, — в этом состоит конечная художественная цель. Но на пути к ней предстоит пройти через разрыв самой музыкальной материи, провал в «антимир».
Музыкальная Академия № 3 │ 1988 (592)