<...>
В повести Прилепина, сюжетная канва которой в основном сохранена фильмом, история рассказана ностальгическая. Главный герой, альтер эго автора, вспоминает свое прошлое и среду, для него не вполне органичную. Рассказывая, например, как он походя унизил ни в чем не повинного диджея, сам удивляется: «Ненавижу себя за такие жесты. Если б это сделал Грех, было бы все в порядке, но я...» И в девушку Гланьку, с которой в повести, в отличие от фильма, они давно знакомы, он влюблен платонически, и эта мечта о несчастной красавице — чью трагическую судьбу он как бы предчувствует — выделяет его среди других. Интонация воспоминания о неразделенной любви окутывает повествование романтическим флером. И мы смотрим на происходящее как бы со стороны, из мира, где есть любовь, поэзия, литература.

В фильме зрителя вводят внутрь системы. Александр Миндадзе, автор сценария, сочинил историю заново, под себя — задыхающийся ритм, в котором действуют персонажи, не успевающие оглядеться, задуматься, был главной особенностью его собственных картин «Отрыв», «В субботу». Сохранив этот нервический темп в «Восьмерке», где нет никакой катастрофы, а есть лишь неостанавливающийся маховик агрессии, Миндадзе превратил сюжет из рассказа о прошлом в метафору состояния общества, где насилие является главным содержанием жизни.
Гон — вот точное определение состояния героев. Только они занялись было чем-то обыденным и даже милым, привезли елку для семьи друга... Но, во-первых, елка не влезает в дом — и это очень символично, так же как они сами мимо дома, мимо будничных забот. А во-вторых, хозяина дома тут же какой-то хмырь пырнул ножом в живот. Не сильно — и это как раз обыденно, понятно: надо бежать, догонять, давать в морду. Друзья садятся отмечать Новый год, самый семейный праздник, но тут же срываются из дома, чтобы снова вступать в драку.
Вместо нежного юношеского томления Гера в фильме получает животную и с бытовой точки зрения малообъяснимую страсть. Но внутри котла только такие чувства и могут существовать — дикие, необузданные, внезапные. Жизнь на этой ступени не развивается, а вспыхивает протуберанцами, и выражать свои эмоции можно только очень бурно — залепив в окно снежком, впившись в губы поцелуем, дав ботинком в челюсть до хруста.
Алексей Учитель рассказывал, как долго и тщательно занимался кастингом, чтобы подобрать не известных, но выразительных актеров. Ему удалось найти точные типажи, так что по окончании фильма лиц вспомнить невозможно, настолько они типичны для страны, где все мужское население работает солдатами, ментами или охранниками.

«Восьмерка» — фильм-диагноз, точно объясняющий состояние низового российского социума, устроенного элементарно просто. Бег в никуда, драка ни за что, убийство без умысла. Название фильма — «Восьмерка» — помимо марки подержанного автомобиля, принадлежащего одному из друзей, в этом контексте напоминает и о знаке бесконечности.
В последний день уходящего века, провожать который намереваются в фильме друзья-омоновцы, Борис Ельцин в новогоднем обращении объявляет, что уходит, создает прецедент добровольной передачи власти: «Россия должна войти в новое тысячелетие с новыми лицами, с новыми умными, сильными энергичными людьми... А мы должны уйти». Обращение показывают по телевизору перед празднично накрытым столом, но сидевшие за ним люди уже умчались. Противостоять. Отстаивать. Защищаться и нападать. И некому слушать слова старого президента о том, что «Россия теперь будет двигаться только вперед». «А зачем как-то еще, если уже есть так, как оно есть», — это, между прочим, самые последние слова повести Прилепина.
Солнцева А. Вечное вчера // Огонек. № 18. 12.05.2014