Алексей Учитель и его сценарист Дуня Смирнова являются основоположниками специфического жанра, пока представленного двумя фильмами — кроме «Дневника...», рассказывающего как бы о писателе Иване Бунине, это их предыдущая работа «Мания Жизели», рассказывавшая как бы о балерине Ольге Спесивцевой. Жанр этих картин можно охарактеризовать как псевдобиографический или, если угодно, как квазибиографический. Биографии героев не то чтобы подвергаются каким-то не соответствующим исторической правде изменениям, но при всей тщательности изложения служат всего лишь предлогом выплеснуть необузданный темперамент создателей фильма.

<...>

Балерина Спесивцева, писатель Бунин — культурологическое алиби для того, чтобы автор сценария мог протранслировать сумму своих психологических наблюдений. Мужчины по природе своей слабы, мелочны, ненадежны, женщины — сильны, мужественны, великодушны. Мужчина без женщины вообще не имеет особого смысла, и хотя в «Дневнике...» главный герой номинально мужского пола, он видится как совокупность впечатлений окружающих его дам, строчка из дневника его жены. «Мужчину можно рассказать только через женщину, — сказала Дуня на пресс-конференции, сформулировав свой половой солипсизм. — Это „наращивание мускулов“, вообще это маскулинное зрение в кино — я думаю, что это отойдет. Кроме всего прочего, нас интересуют бабы еще и потому, что, по глубокому нашему убеждению, они вообще быстрей адаптируются к любым сложным ситуациям, в том числе и к сегодняшней ситуации в России».

Хороший режиссер, изощренный оператор (Юрий Клименко) и элегантный композитор (Леонид Десятников) придают гендерным декларациям Дуни лакомую художественную форму. Опора на реальные события придает им некое подобие литературоведческой ценности: всегда ведь есть читатели, которым интересно не просто читать стихи, а еще и знать, из какого сора они выросли. В случае с Буниным этот сор бурной приватной жизни особенно обилен.

«Иван Алексеевич Бунин слишком много дам переибунил», — сомнительно скаламбурил по этому поводу Набоков, проделавший в свое время с Чернышевским то же, что Дуня Смирнова в несколько меньшем масштабе проделала с Буниным: превращение иконы в персонаж художественного произведения, а если еще проще — превращение портрета в школьном кабинете литературы в живого человека со всеми его прыщами, импотенцией и неумением нормально общаться с окружающими. Разница в том, что Набоков сделал это по-мужски холодно, иронично, ехидно прищурившись, а Дуня — по-женски трепетно, не сводя с развенчиваемого объекта восхищенных глаз. В «Дневнике...» Бунин замечает, что если человек любит женщину, то любит «со всеми ее истериками и жирными ляжками». Дуня любит Бунина со всеми истериками и обвисшими на тощих коленками брюками, как и собственного отца Андрея Смирнова, играющего писателя Бунина, которого Смирнов, в свою очередь, тоже любит всю жизнь — правда, более платонической любовью, когда сама мысль сделать любимого писателя героем фильма поначалу кажется кощунственной. «Я думаю, что сделать фильм о великом писателе, чтобы в кадре было видно, что это великий писатель, — вещь невозможная. А вот сделать фильм о человеке, которым владеют страсти, причем достаточно сложные страсти, — вполне реально. И мне сценарий понравился именно тем, что там нет сцен, как Бунин мучительно ищет точный эпитет, которым бы он вломил большевикам и советской власти с неподражаемым мастерством русского классика, а сделана попытка воспроизвести человека в очень сложной эмоциональной ситуации», — сказал Смирнов, сыгравший Бунина не то что без пиетета, не придав своему персонажу особого величия, а вовсе даже изобразив его неуравновешенным и заурядным, издерганным и желчным пожилым господином.

Может, он таким и был, ведь в фильме, по свидетельству Дуни, нет ничего выдуманного — есть только смещения, необходимые для максимального уплотнения событий. Так, из дневникового упоминания собаки почтальона, которая во время войны стала подкармливаться в бунинском доме, возникает отдельная «женская» линия в фильме — взаимоотношения писателя и собаки, которой он читает свои новые рассказы и к которой его ревнует жена («Одной сучкой больше, одной меньше...» — замечает Бунин, принеся собаку). По истории разросшейся собачки можно составить представление о художественном методе Дуни: на основании нейтральной информации выстраивается ситуация максимально яркой эмоциональной окраски, постепенно, но неотвратимо додавливаемая до экзальтированной кульминации. Причем трудно сказать, делаются ли эти смещения, эти художественные допущения в соответствии с представлениями автора о характере и мировосприятии героя, И. А. Бунина, или же в соответствии с собственным А. А. Смирновой мировосприятием и привычным образом действий. Да и какая, в сущности, разница. Человек никогда не восхищается любимым или вообще каким бы то ни было писателем (художником, режиссером, балериной) больше, чем в тот момент, когда обнаруживает его сходство с самим собой.

Маслова Л. Дунин Бунин // Коммерсантъ. № 106. 15.06.2000