(Интервью для «Радио Свобода». Беседу ведет Юрий Векслер. 2019 год.)

Когда ты впервые попал за границу?

Это был 1988 год, и это был Лондон. Я приехал в составе труппы Театра имени Вахтангова со спектаклем «Брестский мир» по пьесе Михаила Шатрова. Так как в этом спектакле большая роль была отведена Льву Троцкому, актриса Ванесса Редгрейв, брат которой был троцкистом, пригласила наш спектакль, который поставил известный в Европе режиссёр Роберт Стуруа, на гастроли, и сама она, и её брат были в восторге от спектакля. Это было во времена перестройки, во времена разоблачений, и в общем в какой-то степени этот спектакль разоблачал всю эту большевистскую «компашку».

Спектакль был очень модерным по тем временам, в нём не было избыточных декораций — Кремля, шинелей, будёновок, ну, одним словом, спектакль был современным. Плюс — к спектаклю очень удачно, как мне кажется, написал музыку Гия Канчели, и всё вместе это создавало резонанс, не зря мы потом с этим спектаклем объехали много стран. А у меня была микроскопическая роль, даже не крошечная, а микроскопическая, и она была в самом начале. То есть я мог отыгрывать своё и не оставаться на поклон, а идти гулять по городу... Конечно, некоторые коллеги мне вполне естественно завидовали.

Я был сразу же очарован Лондоном. Более того, я, наверное, вряд ли могу еще о какой-нибудь стране сказать такое: я попал в пространство как будто очень знакомое... Вот не знаю почему, но очень знакомое, и при этом очень комфортное и уютное. Мы жили в центре и гуляли в центре, я не ездил по спальным районам. Мы были в Лондоне 10 дней, ну и в общем все эти 10 дней я был в восторге.

<...>

Есть еще роли, которые ты мог сыграть и не сыграл — и жалеешь об этом?

У меня был эпизод, когда меня пригласили на собеседование к Петеру Штайну. Я должен был у него репетировать Клавдия в «Гамлете». Но я даже не начал, потому что условия, которые мне предложили, меня удивили, честно говоря. Репетиции должны были идти не меньше восьми часов. Это вообще для меня странная довольно-таки вещь — восемь часов репетировать. Во-вторых, я на протяжении всего периода репетиций не должен был играть спектакли в театре. Вот такое условие, такая массированная должна была быть подготовка в течение месяца или полутора. Видимо, у Штайна больше не было времени, поэтому он решил репетиционный процесс сжать как можно сильнее и сделать его плотнее...

Есть ли работы коллег, которые тебя восхитили?

Ну конечно! Когда я смотрел, как Леонид Мозговой играет Ленина в фильме Александра Сокурова «Телец» (а потом я пересматривал еще раза два этот фильм), я понял тогда (и сейчас я могу сказать то же самое об этом), что Мозговой сыграл так, что не надо к этому ничего прибавлять — все очень точно, прямо в десятку. Можно только радоваться тому, что произошло такое, над чем в общем больше не нужно думать. Я бы шёл точно такой же дорогой, наверное. Но вот ты думаешь, что шёл бы такой же дорогой, а человек уже ее прошел, и у него все получилось... Но приятно, что ты совпадаешь...

Ты уже говорил без фамилий о режиссерах. А вот что тебе принесла встреча с Владимиром Мирзоевым? Ты сыграл у него много главных ролей: в спектаклях «Хлестаков», «Король Лир», «Женитьба Фигаро», «Тот этот свет», «Амфитрион», «Дон Жуан», «Тартюф», «Сирано де Бержерак», в фильме «Борис Годунов», в теленовелле «Наставники», в мини-сериале «Этюды о свободе».

До встречи с Мирзоевым я учился в училище и работал в театре. Видел много разных спектаклей — и Роберта Стуруа, и Петра Фоменко. Работал с Фоменко, одно время довольно-таки плотно работал с Гарри Черняховским. Естественно, у меня сложились ощущения своих театральных возможностей. И вот, когда я посмотрел премьеру мирзоевской «Женитьбы» с Елизаветой Никищихиной, Александром Феклистовым и Володей Симоновым, то со мной произошло нечто... Как будто меня внутри перевернуло... Ты в такой момент думаешь: «Ах вот оно что!» Понимаешь? И при этом чувствуешь, что у тебя это всё тоже есть, и это в тебе отзывается... А я ведь этого раньше не видел, и не представлял себе этот язык, которым разговаривал Володя Мирзоев в «Женитьбе». А тут вот ощущение, что он, этот язык, во мне живет.

<...>

Твой коллега, актёр Алексей Серебряков увез в свое время семью в Канаду, объяснив: он хотел бы, чтобы его дети росли не в той жизни, которая сегодня существует на родине. Как ты относишься к такой позиции?

Несмотря на то что я вырос и прожил довольно-таки большой отрезок жизни в Советском Союзе, я всегда интересовался тем, как живут люди там, где создавалась и продолжает создаваться европейская культура и, в частности, музыка. Я все время мечтал о том, чтобы не существовало никаких границ. И пришел в конце концов к мнению, что всё, что касается границ, разделений, запретов, — это всё игры кучки людей. Так или иначе, там, в этой «кучке», всё существует для того, чтобы или продолжать находиться у власти, или просто иметь такое удовольствие: кому-то что-либо запрещать. Я думаю, что есть такая популяция людей, которые стремятся занять позицию, с которой они могут начать что-то запрещать. Не делать лучше для других, а запрещать.

К любым цивилизованным формам жизни я отношусь с радостью, как и к выбору людей в сторону большей защищённости, особенно для своих детей. И я только могу порадоваться за то, что есть люди, которые делают именно такой выбор. Очень жалко, что таких людей пока немного. Отчего зависит решение одних отдавать свою волю в чужие руки и свой мозг в распоряжение чужих извилин? Это отдельная тема. Всё-таки выбор места, где тебе комфортно, где ты думаешь, что твоим детям комфортно, — за каждым человеком должен оставаться такой свободный выбор. Никто не должен никого укорять за это. У нас же любят очень: чуть кто-то что-то делает не так, как большинство, видеть в этом что-то подозрительное. Не то чтобы там странное, или «ой, интересное!», или «ой, любопытно!». Нет, что-то подозрительное. Такая особенность у нас — «ату!» кричать тем, кто поступает не так, как поступает большинство. <...>

Векслер Ю. Диалог молчания. Роли и путешествия актера Максима Суханова // Радио Свобода. 04.07.2019