«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
(Интервью для «Радио Свобода». Беседу ведет Юрий Векслер. 2019 год.)
Когда ты впервые попал за границу?
Это был 1988 год, и это был Лондон. Я приехал в составе труппы Театра имени Вахтангова со спектаклем «Брестский мир» по пьесе Михаила Шатрова. Так как в этом спектакле большая роль была отведена Льву Троцкому, актриса Ванесса Редгрейв, брат которой был троцкистом, пригласила наш спектакль, который поставил известный в Европе режиссёр Роберт Стуруа, на гастроли, и сама она, и её брат были в восторге от спектакля. Это было во времена перестройки, во времена разоблачений, и в общем в какой-то степени этот спектакль разоблачал всю эту большевистскую «компашку».
Спектакль был очень модерным по тем временам, в нём не было избыточных декораций — Кремля, шинелей, будёновок, ну, одним словом, спектакль был современным. Плюс — к спектаклю очень удачно, как мне кажется, написал музыку Гия Канчели, и всё вместе это создавало резонанс, не зря мы потом с этим спектаклем объехали много стран. А у меня была микроскопическая роль, даже не крошечная, а микроскопическая, и она была в самом начале. То есть я мог отыгрывать своё и не оставаться на поклон, а идти гулять по городу... Конечно, некоторые коллеги мне вполне естественно завидовали.
Я был сразу же очарован Лондоном. Более того, я, наверное, вряд ли могу еще о какой-нибудь стране сказать такое: я попал в пространство как будто очень знакомое... Вот не знаю почему, но очень знакомое, и при этом очень комфортное и уютное. Мы жили в центре и гуляли в центре, я не ездил по спальным районам. Мы были в Лондоне 10 дней, ну и в общем все эти 10 дней я был в восторге.
<...>
Есть еще роли, которые ты мог сыграть и не сыграл — и жалеешь об этом?
У меня был эпизод, когда меня пригласили на собеседование к Петеру Штайну. Я должен был у него репетировать Клавдия в «Гамлете». Но я даже не начал, потому что условия, которые мне предложили, меня удивили, честно говоря. Репетиции должны были идти не меньше восьми часов. Это вообще для меня странная довольно-таки вещь — восемь часов репетировать. Во-вторых, я на протяжении всего периода репетиций не должен был играть спектакли в театре. Вот такое условие, такая массированная должна была быть подготовка в течение месяца или полутора. Видимо, у Штайна больше не было времени, поэтому он решил репетиционный процесс сжать как можно сильнее и сделать его плотнее...
Есть ли работы коллег, которые тебя восхитили?
Ну конечно! Когда я смотрел, как Леонид Мозговой играет Ленина в фильме Александра Сокурова «Телец» (а потом я пересматривал еще раза два этот фильм), я понял тогда (и сейчас я могу сказать то же самое об этом), что Мозговой сыграл так, что не надо к этому ничего прибавлять — все очень точно, прямо в десятку. Можно только радоваться тому, что произошло такое, над чем в общем больше не нужно думать. Я бы шёл точно такой же дорогой, наверное. Но вот ты думаешь, что шёл бы такой же дорогой, а человек уже ее прошел, и у него все получилось... Но приятно, что ты совпадаешь...
Ты уже говорил без фамилий о режиссерах. А вот что тебе принесла встреча с Владимиром Мирзоевым? Ты сыграл у него много главных ролей: в спектаклях «Хлестаков», «Король Лир», «Женитьба Фигаро», «Тот этот свет», «Амфитрион», «Дон Жуан», «Тартюф», «Сирано де Бержерак», в фильме «Борис Годунов», в теленовелле «Наставники», в мини-сериале «Этюды о свободе».
До встречи с Мирзоевым я учился в училище и работал в театре. Видел много разных спектаклей — и Роберта Стуруа, и Петра Фоменко. Работал с Фоменко, одно время довольно-таки плотно работал с Гарри Черняховским. Естественно, у меня сложились ощущения своих театральных возможностей. И вот, когда я посмотрел премьеру мирзоевской «Женитьбы» с Елизаветой Никищихиной, Александром Феклистовым и Володей Симоновым, то со мной произошло нечто... Как будто меня внутри перевернуло... Ты в такой момент думаешь: «Ах вот оно что!» Понимаешь? И при этом чувствуешь, что у тебя это всё тоже есть, и это в тебе отзывается... А я ведь этого раньше не видел, и не представлял себе этот язык, которым разговаривал Володя Мирзоев в «Женитьбе». А тут вот ощущение, что он, этот язык, во мне живет.
<...>
Твой коллега, актёр Алексей Серебряков увез в свое время семью в Канаду, объяснив: он хотел бы, чтобы его дети росли не в той жизни, которая сегодня существует на родине. Как ты относишься к такой позиции?
Несмотря на то что я вырос и прожил довольно-таки большой отрезок жизни в Советском Союзе, я всегда интересовался тем, как живут люди там, где создавалась и продолжает создаваться европейская культура и, в частности, музыка. Я все время мечтал о том, чтобы не существовало никаких границ. И пришел в конце концов к мнению, что всё, что касается границ, разделений, запретов, — это всё игры кучки людей. Так или иначе, там, в этой «кучке», всё существует для того, чтобы или продолжать находиться у власти, или просто иметь такое удовольствие: кому-то что-либо запрещать. Я думаю, что есть такая популяция людей, которые стремятся занять позицию, с которой они могут начать что-то запрещать. Не делать лучше для других, а запрещать.
К любым цивилизованным формам жизни я отношусь с радостью, как и к выбору людей в сторону большей защищённости, особенно для своих детей. И я только могу порадоваться за то, что есть люди, которые делают именно такой выбор. Очень жалко, что таких людей пока немного. Отчего зависит решение одних отдавать свою волю в чужие руки и свой мозг в распоряжение чужих извилин? Это отдельная тема. Всё-таки выбор места, где тебе комфортно, где ты думаешь, что твоим детям комфортно, — за каждым человеком должен оставаться такой свободный выбор. Никто не должен никого укорять за это. У нас же любят очень: чуть кто-то что-то делает не так, как большинство, видеть в этом что-то подозрительное. Не то чтобы там странное, или «ой, интересное!», или «ой, любопытно!». Нет, что-то подозрительное. Такая особенность у нас — «ату!» кричать тем, кто поступает не так, как поступает большинство. <...>
Векслер Ю. Диалог молчания. Роли и путешествия актера Максима Суханова // Радио Свобода. 04.07.2019