<...> Великая пьеса Мольера, насквозь пропитанная горечью в том числе и социального толка, у Мирзоева вышла милой, симпатичной французской комедией, против его обыкновения, очень внятной и человечной. Даже протагонист режиссера, артист Максим Суханов, играющий Тартюфа, здесь на удивление умерен, ясен и по-человечески понятен. А в финале его даже жалко, и милое добропорядочное семейство господина Оргона, провожая его в места не столь отдаленные, снабжает гостинцами на дорожку. Нет, Оргон, конечно, существо, падкое на кумиры, и взамен свергнутого Тартюфа готов водрузить на пьедестал спасителя-короля. Но доморощенные мишинские ямбы средне-эстрадного образца в его устах вряд ли способны укрупнить аналогию, и без того прозрачную. За вычетом этого обстоятельства, «Тартюф» Владимира Мирзоева — ладное и теплое театральное сочинение, с красивыми, остроумными декорациями Аллы Коженковой, со вкусной игрой ленкомовских актеров и с рождественским хеппи-эндом. Последний акт сыгран даже с елочкой, пушистым снежком и героями, катающимися на коньках-снегурочках. Интонационно спектакль существует в регистре представления с легким элементом театрального капустника, но все это дозировано изящно и деликатно. Нет буффонады, этого осточертевшего потного кордебалета, скачущего в мольеровских постановках по сценам нашей необъятной родины. Нет и неуместного, тяжеловесного серьеза.
<...>
Как ни странно, и Тартюф Максима Суханова — существо почти что человеческое, хотя и с небольшим «звериным» компонентом (обычно же его роли в мирзоевских спектаклях выполнены в обратной пропорции). Он, конечно, все время мимикрирует — то молится истово (чуть слишком истово), то появляется откуда-то сбоку, и прежде большого тела идет лысая голова на вытянутой, как у ищейки, шее, и это не столько страшно, сколько смешно. То в какой-то младенческой сосредоточенности зажигает свечи и перекладывает с места на место таинственные предметы, то укладывается на скамью с торчащими деревянными зубьями, то в аутическом серьезе бичует себя хлыстом, а на спину тем временем подложено тряпье, чтобы было не больно. Идет постоянное притворство, которое сродни игре большого ребенка, и тут способность артиста Суханова к мимикрии приходится как нельзя кстати — ведь именно такова сущность Тартюфа. В сценах же с Эльмирой на первый план выходит мощный сексапил, добавляющий этой истории непредсказуемости и азарта. Но самое главное — режиссер и его любимый артист ни на минуту не вылезают за рамки заданного жанра, их не заносит в ту мутную метафизику, в которой только что не захлебывается, к примеру, вахтанговский «Дон Жуан» (мирзоевская постановка прошлого сезона). К слову, и «Амфитрион» того же Мольера, ранее поставленный Мирзоевым в Театре им. Вахтангова, был куда более, чем «Дон Жуан», стройным по мысли и эмоционально внятным. Время «Тартюфов», конгениальных по остроте и содержательности мольеровскому замыслу, видать, отложено в нашем театре на неопределенный срок. В Ленкоме вышла нынче непритязательная, легкая комедия. Но она, эта комедия, исполнена ненатужной театральности и насыщена человеческой историей. Что уже немало.
Каминская Н. Ласковый, лысый зверь // Культура. 28.12.2006