На автоответчике моего телефона висит невозвращённый звонок. Сообщение оставил композитор Исаак Шварц, с которым мы сделали несколько фильмов и сериалов, они до сих пор живут на экранах и телеканалах. Шварц позвонил на исходе 2009-го года и, в свойственной ему шутливой манере, упрекнул в том, что я забыл его и совсем не звоню. Действительно, я не всегда был аккуратен в общении, а в тот раз и вовсе не перезвонил. В предотъездной сутолоке (я собирался в Нью-Йорк) то ли времени не хватило, то ли внимания.

Теперь я каюсь. Шварц умер 27 декабря, в тот самый час, когда мой самолет пересекал Атлантический океан. Мы познакомились, когда Шварц был уже признанным маэстро, за плечами были многие прекрасные картины; венцом международного признания стал фильм Куросавы «Дерсу Узала», получивший «Оскара». К концу жизни Шварц пытался сосчитать, сколько фильмов он сделал, но всякий раз сбивался со счета в районе 120-ти. Я тоже не стану ни считать, ни перечислять — назовёшь одних, обидятся другие — но большинство его фильмов остались в благодарной памяти зрителей. Они отмечены высочайшим качеством музыки, в которых мелодия является системообразующим элементом — один раз услышал, и навсегда! Казалось бы, что тут особенного, композитор обязан придумать мелодию, если он композитор. Однако это не так, вернее, не всегда так. Придумать мелодию — необыкновенно сложно. Шварц как раз и отличался тем, что мелодии буквально его переполняли и ложились в партитуру, как только возникала та или иная кинематографическая задача. Он был композитором кино от Бога и царствовал музыкой в фильмах безраздельно. Если б он жил в Америке, то стал бы самым богатым композитором Голливуда.

Но он жил в Сиверской Ленинградской области, в скромном деревянном доме. Помню, как в первый раз поехал к нему. Долго плутал по обледенелым дорогам, путая Сиверскую со станцией Сиверская, потом увидел старую женщину в телогрейке, с ведрами на коромысле, остановил машину и спросил, где здесь улица Пушкинская. Она не знала, но поинтересовалась, кого я ищу. Я сказал, композитора Шварца. «А, Исаака, — оживилась она. — Так бы и сказал, милок. А то путаешь меня улицами». И показала дорогу. Шварц был обожаем земляками, трудно представить, скольким он помог: кого в больницу пристроить, кому письмо написать в инстанции, а кому и денег дать. Шварц, без преувеличения, был национальной гордостью Гатчинского района — да только ли его! Особое чувство кинематографичности произведения, возможно, родилось у него еще в довоенный период, когда он подрабатывал тапёром в кинотеатрах. Впоследствии, окончив Ленинградскую консерваторию, он писал симфонии, кантаты, музыку для театра, но, придя однажды в кино, остался в нём навсегда. А в 1988 году мы с ним работали над фильмом «Приговорённый». Не знаю, что послужило толчком к совместной работе — однажды я позвонил Шварцу, и он согласился.

Это была большая редкость. То ли его по-хорошему задело, что прежде я работал с Альфредом Шнитке и Софьей Губайдуллиной, то ли не набрал обычный свой лимит — 3 фильма в год (так я подумал) и ошибся. Шварца заинтересовал не я, как режиссёр, хотя он придавал огромное значение, кто режиссёр, а сценарий, действие которого разворачивалось на Колыме. Это потом, когда мы стали друзьями, он рассказал мне о личной трагедии: отец был репрессирован и погиб в колымских лагерях, семья выслана из Ленинграда в Среднюю Азию. В «Приговорённом» у Шварца появился уникальный шанс — написать серьёзный пласт симфонической музыки. Помимо работы в кино, он был потрясающим симфонистом; без преувеличения можно сказать, что делом его жизни стал Концерт для оркестра «Жёлтые звёзды», посвящённый жертвам Холокоста. Симфония, исполняемая ведущими оркестрами мира, о которой Владимир Спиваков, записавший её на компакт-диск, написал Шварцу: «нас с Вами не будет, а Ваша музыка будет жить». В «Приговорённом» тема, благодаря музыке, выходит за рамки детектива, кино стало о большем: образ Колымы, миллионов погибших, трагедия несчастной страны стала философским андеграундом фильма. В мистических пейзажах холодного материка проявились стоны ушедших, послышалось их дыхание, и в этом организованном блестящим даром композитора хаосе звуков солирующим стал дух его отца, создав ауру художественности, а с ней достоверность и правду.

Теперь «Приговорённый» снабжён грифом: «СССР. Золотой фонд». Во многом благодаря Шварцу; он и есть — наш Золотой фонд! Вскоре я вернулся в те же края с идеей документального фильма «Будь проклята ты, Колыма». Мне казалось, что я что-то не досказал, что музыка Шварца требует большего. Мы взяли прежнюю тему, кое-что Шварц дописал. Была разруха, начало 90-х, продюсеры, в целях экономии, перестали писать оркестр, предпочтя ему синтезатор. Шварц ненавидел синтезатор, считал его гробовщиком музыки. Однако не отказал мне. Более того, сам поехал к сыну Окуджавы, привёз на «Мосфильм» синтезатор и под смонтированный фильм выдал такую импровизацию, такой класс исполнительского мастерства (а играл он сам), что у присутствующих челюсти отвисли! Впоследствии он, конечно, лукавил, объясняя: «Это очень хорошо, что у тебя не было денег на музыку, сынок... (он меня так называл). На самом деле, по-моему, фильму и нужен синтезатор, он придает фарс хронике и всей этой камарилье во главе со Сталиным».

Тут он был прав: уже первые кадры парада физкультурников, сопровождаемые ироничной импровизацией Шварца на темы советских песен, дали эмоциональный заряд фильму, где затем серьёзная музыка стала контрапунктом человеческой трагедии. Следующий наш фильм «Сбить любой ценой» перекликался с Колымой. Хотя события происходили при Хрущеве, ценность человеческой жизни не увеличилась. Речь шла о советском лётчике Сафронове, которого доблестные ПВО приняли за американского шпиона Пауэрса и грохнули в то самое время, когда на Красной площади шёл военный парад 1 мая 1960 года. Впоследствии сбили и Пауэрса, но тот остался жив, а Сафронов погиб, и его имя на долгие годы было запрещено к огласке. Здесь Шварц, наоборот, поставил на мелодраму; музыка была полна печали, несбывшихся надежд и как нельзя лучше высветила чистоту самого героя, его вдовы, гарнизонного быта, аэродрома и стала апофеозом целого поколения советских лётчиков 60-х. По части романтизма, мелодрамы, Шварцу не было равных. Лишний раз я убедился в этом в нашем артхаус-фильме «Послушай, не идёт ли дождь», прототипом героя которого был прекрасный писатель Юрий Казаков, его роль сыграл Алексей Петренко.

Помню, как возник романс Шварца. Рабочее название картины поначалу было бесцветным — «Ниша». Я это чувствовал и как-то вспомнил, что последний, не написанный Казаковым рассказ, назывался «Послушай, не идёт ли дождь»... Он напечатал название на странице, вправленной в машинку, и вскоре умер. Когда я рассказал Шварцу, что поменял название, и на какое (а мы вышли погулять в парк Дома ветеранов кино в Матвеевском, где Шварц останавливался, приезжая в Москву), он остолбенел, глядя на меня снизу вверх устрашающе из-под густых бровей: «Так это же поэзия! Совсем другое кино! Как ты раньше не сообразил?!» Последовали ненормативные слова в мой адрес, а тираду он завершил следующим: «Теперь я напишу тебе романс „Послушай, не идёт ли дождь“! Но где мне взять поэта? Булат умер, а живые — так себе. Хотя, есть тут у меня один... как его?». Мы сели в машину, и через 15 минут дверь нам открыл Тимур Зульфикаров, чудесный поэт, друг и почитатель Казакова. Так родился романс, который в исполнении Лины Мкртчян стал лейтмотивом картины и вошёл в число лучших романсов композитора. За музыку к фильму Шварц получил «Нику». Когда я приступил к постановке телесериала «Шахматист», возникли сомнения, станет ли Исаак Шварц писать музыку. Он терпеть не мог сериалы и никогда не смотрел их. Неожиданно он согласился. Сомневаюсь, что он прочитал все 12 серий, хотя клялся мне в этом. Скорей всего Тоня, его жена, пересказала ему сценарий, а он, ухватив суть, воплотил её в музыке.

Это была серьёзная и в физическом плане работа: Шварцу было за 80. Музыка «Шахматиста» опять была не похожа на музыку детектива. Там, где должна сеять «вампуку», превалирует лирика; там, где пауза и возможность передохнуть, Шварц нагнетает тревогу и настороженность. Всё наоборот, а оказывается, всё по делу! Мне рассказывал А. Петренко, который в этом фильме тоже снимался, что его сосед по даче бежал с участка к телевизору, едва раздавались вступительные аккорды к каждой серии. Последней нашей работой стал 4-х серийный фильм «Дом на набережной» по прозе Юрия Трифонова. Его и касался звонок Шварца, который я прослушал, вернувшись в Москву в феврале 2010-го: «Аркадий, золотко, это Исаак. Ну, ты совсем забыл старого друга... Нехорошо! А я ещё раз посмотрел наш фильм... этот... как его... „Дом на набережной“ и хочу поздравить тебя с большим успехом!»... Пауза, словно не верит, что никто не слышит; затем непечатная лексика в мой адрес, заканчивающаяся криком души: «Ну, где же ты!?...». Увы, ответить было некому.