Об Исааке Шварце я мог бы говорить весь вечер. Потому что потерял не только большого композитора, соавтора многих моих картин, но и близкого друга. Мы часто и откровенно обменивались впечатлениями о прочитанных книгах, об увиденных спектаклях, что-то друг другу рекомендовали. Огромную роль в его жизни и творчестве сыграла его жена — Антонина, Тоня, с которой я только что говорил по телефону. Это была удивительная пара, очень правильное сочетание двух прекрасных людей. Она никогда не вмешивалась в его творчество, но очень ему способствовала. Она прекрасно чувствовала музыку, и это был союз духовно близкий и трогательный. Для кино его кончина — невероятная потеря: ушёл величайший кинокомпозитор. В прошлом году был его творческий вечер в Зале Чайковского.

Меня просили выступить — я отказывался, потому что не люблю публичных выступлений и очень редко на них соглашаюсь. Но какая-то сила меня всё-таки вывела к переполненному залу, и, наверное, это было лучшее, самое складное моё выступление — потому что меня вела любовь к этому человеку, этому большому музыканту. Первая наша встреча была на фильме «Женя, Женечка и «катюша». Он очень любил Булата Окуджаву, который принял участие в создании сценария, даже писал песни на его тексты. Так что они были знакомы и раньше, но сблизились именно в процессе работы над этой картиной. Его интуиция, его способность проникать в замысел режиссёра мне всегда казались гениальными. Интуиция эта была настолько богатой и безошибочной, что мне не нужно было много слов. Обычно в работе с композиторами я подробно объяснял свой замысел — какую музыку я слышу для такой-то сцены. Это были очень талантливые композиторы, и я всем им благодарен — с музыкой у меня в фильмах вообще не было проколов. Но с Исааком Шварцем работалось совершенно иначе — это другой подход. Мы, повторяю, были близкими друзьями.

И я приезжал к нему в Сиверскую не столько работать, сколько навестить. Ну, как я мог словами объяснить ему те чувства, которые мне были необходимы в фильме, и которые можно передать только музыкой! Ведь теперь представить себе «Белое солнце пустыни» или «Звезду пленительного счастья» без музыки Исаака Шварца, без его песенного и симфонического творчества — абсолютно невозможно. Кто-то точно сказал: где кончается слово — начинается музыка. Встречаясь, мы с ним говорили совсем не о музыке. Говорили о литературе, о политике. И только иногда касались сценария, который он уже прочитал. Я никогда не спрашивал первым: ну что ты там написал? Он просто в ходе разговора садился за рояль и начинал импровизировать. Я ухватывался за услышанную мелодию: «Что это?! Это как раз то, что мне нужно! Это для нашего фильма?». «Пока не могу сказать...» — туманно говорил он. И начинал играть что-то ещё более прекрасное, и снова как раз то, что было нужно для моей картины. Я с осторожностью употребляю это слово: гений. Но здесь оно совершенно уместно: Исаак Шварц был гениален. Он мог вдруг ошеломить музыкой лирической, трогательной — как раз в той сцене фильма, которая, мне казалось, должна звучать напряженно и драматично. И он всегда оказывался прав. Он побеждал мою мечту, потому что драматическая сцена в сочетании с лирикой музыки становилась открытием и для меня самого. Как-то великий Акира Куросава прилетел в Москву, чтобы послушать его музыку к фильму «Дерсу Узала».

Прилетел задолго до обозначенного срока, Исаак Шварц его не ждал — он еще не закончил писать эту музыку. И продолжал её сочинять, даже когда они вдвоем шли от гостиницы Мосфильма к студии — вдруг останавливался: «Подождите, подождите! Не трогайте сейчас меня!». Ему нужно было не спугнуть зазвучавшую в нём мелодию. Было ощущение, что музыка в нём рождалась всегда, в любой ситуации, он иначе не мог жить. Болезнь не дала ему возможности принять участие в создании музыки для моего нового фильма «Багровый цвет снегопада». Я снова приезжал к нему в Сиверскую, он уже жестоко страдал от своих недугов. Но всё равно проигрывал мне на рояле свои новые мелодии — продолжал работать.

Я говорил: вот то, что мне нужно! Потом, во время прогулки, ему приходила в голову новая мелодия. Всё было как всегда. Просто он был уже очень болен. И я приезжал к нему не за музыкой — просто навестил друга. И это была наша последняя встреча... Вообще, сейчас никакие слова не смогут передать то, что я чувствую. Рядом с тобой был гений! Я думаю, его музыка будет жить гораздо дольше, чем мы можем представить. Он был скромным человеком, не любил шумихи и рекламы, но если собрать всё им написанное — для фильмов, для исполнения в концертах, собрать песни, собрать симфонические произведения воедино, многим откроется, какой великий композитор жил среди нас...