Любовь Аркус
«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
Вполне возможно, что один момент в этой книге покажется удивительным: в ней отсутствуют воспоминания Исаака Иосифовича об Окуджаве, о его многолетнем соавторе, друге, брате. Шварц и Окуджава – это был союз, в котором совпало абсолютно все. Они слышали одну и ту же музыку, только один записывал ее нотами, а другой – буквами.
Они называли себя братьями. Вся наша совместная работа со Шварцем, а вернее, моя учеба, была буквально пронизана разговорами об Окуджаве, приводились в пример его стихи, его методы работы.
Даже на концерте в Театральном музее Шварц говорил о том, что мечтает сделать из меня «Окуджаву в юбке». Знал о моей нежной привязанности к песням и поэтическому творчеству Булата Шалвовича. Перед тем как в Берлине должен был состояться его концерт, на котором я, конечно, собиралась присутствовать, Исаак Иосифович позвонил мне и сказал: «Я предупредил Булата, что ты к нему зайдешь, иди обязательно, он тебя будет ждать!» Я не пошла.
Окуджава выглядел таким слабым и уставшим, таким отрешенным, что я подумала: «Это не нужно ни ему, ни мне». Ему прелестно подыгрывал на рояле сын. В первом ряду сидела жена и иногда подсказывала слова. Поразительно, но театр, в котором выступал Окуджава, был переполнен два дня подряд, причем немцев было столько же, сколько и русских, если не больше. Молодая женщина-переводчица, русская, но изумительно владеющая двумя языками, читала немецкие переводы перед каждой песней, и это было блестяще. Немецкий язык вообще очень сложен для стихотворного размера в нашем понимании, но здесь сошлось все – и ритм, и поэзия. Помню тот день, когда я узнала о том, что Окуджавы не стало. Я немедленно позвонила в Сиверскую.
Мне вдруг стало страшно за Шварца. Каким-то непостижимым образом я тоже была связана с Булатом Шалвовичем, хоть мы и не были знакомы. Наверное, потому, что столько шварцевских эмоций, столько его братских чувств и любви по отношению к Булату прошло через меня. Через некоторое время я попыталась затронуть эту тему, за- дать пару вопросов, но Шварц категорически отказался отвечать. Вскоре я приехала к нему, и он объяснил свою позицию, кото- рая была, конечно же, единственно правильной: «Вокруг Булата было много людей. Они сейчас будут о нем писать все, что знают и не знают. Конечно, его очень любили. Но это немножко другая любовь. Я в этом отказываюсь принимать участие. Мне слишком дорога память о нем. Ты думаешь, мне не звонят постоянно и не просят рассказать что-нибудь? А мне просто очень больно. Ты-то можешь меня понять?»
Как раз при мне позвонил ему некий молодой человек из Клуба друзей Булата, или что-то в этом роде. И приехал в Сиверскую. Мы втроем гуляли по улице, молодой человек задавал вопросы, держа в руке микрофон, но с ним было как раз довольно просто разговаривать – он слушал в основном себя. И вопросы были та- кие, что ответы в них уже как бы содержались. Поэтому не знаю, зачем ему нужен был Шварц. Ощущение от этого интервью – будто из тебя потихоньку, просто наблюдая за процессом, вытягивают, как нитку, нерв. Конечно, он много рассказывал мне в свое время. Это не были специальные «рассказы об Окуджаве», просто он незримо присутствовал и во время наших уроков, и привлекался в качестве примера в какой-либо жизненной, вернее – человеческой ситуации. Потом Шварц скажет одному корреспонденту: «Вот у меня есть рука. Ее отняли. Ее уже нет, а она все равно болит. Так и с Булатом».
У Шварца были свои претензии к Булату, очень человеческие. Он считал, что тот бесконечными гастролями «разменивает» себя, не дает себе сосредоточиться, и никто из близких не остановит его вовремя, не поможет ему самому остановиться. Вернее, это были даже не претензии, а бесконечное сожаление. Он просто горевал по этому поводу. Но акцентировать эти болевые для Шварца моменты, специально писать об этом, назидательно сожалеть — это слишком мелко. Конечно, он этого не скрывал. Не так давно я про- читала его статью об Окуджаве в книге «Встречи в зале ожидания» (Воспоминания о Булате).
В ней он обнародовал эти свои претензии, даже не к Булату, а к его супруге. Но этим все равно никого уже не вернуть Ничего нового для себя я в статье Шварца не открыла. И об- радовалась. Есть вещи, о которых не нужно говорить вслух.
«Ты-то можешь меня понять?»
Могу.
На шестидесятилетие Шварца Булат Шалвович написал ему стихи-посвящение. Предупредил, что специально пишет о скрипа- че, чтобы не подумали, что он подхалимничает... Позднее сочинил музыку и часто исполнял эту песню в концертах. Ситуация странная – надо бы сейчас писать об Окуджаве, а я хочу, чтобы Окуджава сказал о Шварце. Наверное, потому, что, если бы Шварц умел писать стихи, он написал бы о своем друге то же самое.
Завадовская О. З 64 Беседы с Исааком Шварцем. 1994–2005. — М.: Прогресс-Традиция, 2013. — 280 с., ил.