«Братья Карамазовы» это одна из моих этапных работ, сложных и удачных, а кроме того, имеющих последствия для меня. 1968 год. Я прочитал в газете о том, что завершаются съемки картины Ивана Пырьева «Братья Карамазовы». Актеры такие-то. И подумал: «Ах как жаль, что я не буду композитором этой картины!» Мне казалось, что я бы написал замечательную музыку. Прошло несколько дней. У меня тут собрались друзья, мы веселились вовсю, потом заснули.
А в третьем часу ночи раздался звонок: «Вас вызывает Москва». Подхожу к телефону. Разговор примерно такой: — Это Исаак Шварц? — Да, это я. — Здравствуйте. А потом сразу на «ты»: — Говорит Пырьев. Вот тут у нас возникла идея, чтобы ты написал музыку к «Братьям Карамазовым». А я подумал, что это розыгрыш, и когда он сказал «Говорит Пырьев», я ответил: — А дальше? Тогда он еще раз сказал, несколько повысив голос: — Говорит Пырьев. А я ему: «Ну, а дальше что?» И тогда услышал: — А что дальше? Мы тут все обсудили и решили, что ты можешь написать музыку к «Карамазовым». — Ну, могу, а дальше что? — и говорю: — Хватит меня разыгрывать, да еще посреди ночи! И тут он выматерился. И я почувствовал, что, наверное, это все-таки Пырьев. Правда, это был такой достаточно любезный мат, дружеский, даже ласковый, так как он понял ситуацию. «Ладно, — сказал он, — завтра утром тебе позвонит мой директор Голынский, будешь с ним разговаривать».
И действительно, утром позвонил Ефим Голынский и мы с ним договорились. Так началось наше сотрудничество. После я узнал, что музыку к этой картине писали два композитора. В первом случае музыка могла получиться замечательной, потому что композитор был прекрасный, но тут нашла коса на камень — у него и у режиссера были очень сильные характеры, каждый отстаивал свое, и они разошлись. А во втором случае музыка, проигранная на рояле, Пырьеву не понравилась; потратили большие деньги, записали оркестр, но она и в таком виде не подошла. Тогда Кирилл Юрьевич Лавров сказал: «3наете, у нас в Ленинграде есть такой композитор, он писал музыку к «Идиоту».
А я помню, что на один из первых спектаклей «Идиота» Пырьев приезжал, это было в 58-м году, он снимал фильм «Идиот» с Яковлевым. И Пырьев дал указание заведующему своего звукового цеха переписать музыку к «Идиоту» для прослушивания, чтобы меня лишний раз не вызывать — это было очень корректно с его стороны, — и решил, что это как раз то, что ему надо. Потом Лев Оскарович Арнштам, с которым мы очень подружились и который, в свою очередь, был другом детства Шостаковича, доверенным и близким ему человеком, рассказывал мне, что Пырьев наводил обо мне справки у Шостаковича и тот дал ему весьма лестный отзыв. К сожалению, с самим Иваном Александровичем мне не при- шлось работать. Он скоропостижно скончался от разрыва сердца, не успев снять несколько ключевых сцен, эпизодов этого фильма. Это был ужасный удар, шок — его очень любили все участники фильма. И сообща все решили, что не дадут никому дотрагиваться до этой работы. Общее руководство осуществлял Л.О. Арнштам, который был как бы заместителем Ивана Александровича, а за- канчивали фильм Михаил Ульянов и Кирилл Лавров. И того, и другого я знал хорошо. Ульянова я знал по нескольким фильмам, очень ему симпатизировал, это был мой любимый артист, как и Кирилл Лавров — потрясающий, несравненный Молчалин в «Горе от ума» — он гениально играл эту роль. И я с воодушевлением принялся за эту работу. Она была для меня еще тем дорога, что Иван Александрович избрал меня своим композитором, и я знал, что должен очень постараться, чтобы написать хорошую музыку.
Вокруг этого фильма было много интриг. Я ведь не знал, что до меня уже была написана музыка, — это от меня скрывали, иначе я никогда бы не взялся за эту работу. Когда музыка была готова, я привез в Москву эскизы. И вот тут началось самое для меня неприятное. Работу свою я показал музыкальному редактору Раисе Александровне Лукиной. Это была замечательная женщина, прекрасный организатор. Музыка ей понравилась, но брать на себя решение она не хотела. Дело в том, что смерть И.А. Пырьева наложила особый отпечаток на нашу картину. Его все очень любили, он был действительно уникальным человеком, как я потом узнал, и к этой работе все относились с повышенной ответственностью и требовательностью. И мне следовало показать музыку главному музыкальному редактору Дегтяреву. Композитор Дегтярев очень любезно, но непреклонно раскритиковал меня, ему это не понравилось. А я, обладая некоторым чутьем, показывал уже эту музыку Арнштаму, Ульянову, Лаврову, замечательному звукооператору, преданному Пырьеву, Евгению Кашкевичу, главному редактору Борису Григорьевичу Кремневу, хорошему музыканту, в прошлом скрипачу, написавшему несколько книг о музыке, и всем им музыка очень понравилась. А тут вдруг меня начали учить сочинять! После целой лекции, прочитанной мне Дегтяревым, я понял окончательно, что моя музыка не подходит. Бывает и так, конечно, но здесь был вопрос очень принципиальный и серьезный. Я не мог написать другую музыку. Шостакович сильно смеялся, когда Арнштам рассказывал ему, как Дегтярев, интересный и образованный человек, но достаточно средний композитор, учил меня сочинять музыку.
Совершенно обескураженный, я пришел в наше объединение и сказал, что мне это дело очень не нравится, что нервы мне дороже, что я сяду в поезд и уеду к себе в Ленинград. Что музыкальный отдел не хочет, чтобы я писал музыку. Впоследствии я узнал, что они действительно хотели сохранить другого композитора, и конечно, они были правы — им надо было как-то вы- ходить из положения. Тогда Михаил Александрович, который был преемником Пырьева, взяв на себя главное руководство, занервничал и сказал мне: «3начит так. Я приказываю тебе больше музыку свою нигде не показывать». Взял трубку, позвонил в музыкальный отдел и сообщил, что следующее прослушивание моей музыки произойдет во время записи с оркестром. Короче, дал понять, чтобы меня больше не трогали. Так замечательно меня приняла эта группа. Хочу добавить, что во время первой записи Раиса Александровна подбежала ко мне и успокоила, что все будет в порядке. Уже по нескольким тактам вступления она поняла, что я делаю то, что надо. С этой картиной был связан один очень памятный для меня эпизод.
Я ехал в Москву на просмотр уже отснятого материала. Поскольку просмотр был назначен на 10 часов утра, я решил ехать не на «Стреле», которая приходит в полдевятого, а более ранним поездом. И в дороге загорелся наш вагон. Я никогда раньше не знал и не представлял себе, что вагоны могут так быстро гореть. Поезд остановился, народ начал выскакивать, кто в чем был. Я никогда не сплю ночью в дороге, поэтому был одет, но пока я добрался до выхода, вагон был уже полон дыма, и мне, даже при моем росте, приходилось низко наклоняться, чтобы не задохнуться. Конечно, поезд опоздал, просмотр задержали из-за меня часа на полтора, все было ужасно неприятно и неудобно, но кроме того, этот случай произвел на меня, человека суеверного, сильное впечатление. Эта картина была для меня особой во многих отношениях. Благодаря ей я познакомился со Львом Оскаровичем Арнштамом, который сыграл в моей жизни колоссальную роль. Он познакомил меня с Сережей Соловьевым и настоял, как я потом узнал, чтобы я писал ему музыку. Сережа меня не знал и, возможно, даже не очень хотел, чтобы я ему писал, а в результате — десять совместных фильмов.
Об Арнштаме особый разговор. Он был прекрасным музыкантом, может быть, даже больше музыкантом, чем режиссером, хотя в свое время поставил известный фильм «Подруги». В общем, он был широко образованным, с безупречным литературным вкусом, огромным знанием музыки и литературы человеком. Уже одно то, что он был столько лет в дружбе с Шостаковичем, дает представление о том, какой он был музыкант. Он отлично знал Ивана Ивановича Соллертинского и многих других, близко стоявших к Шостаковичу музыкантов. Очень близко сошелся я тогда с Кириллом Юрьевичем Лавровым и с Михаилом Александровичем Ульяновым, одними из самых дорогих моему сердцу людей, о которых я не могу сказать ни одного плохого слова. Они очень разные, но каждый по-своему прекрасен. Я многое почерпнул от них, чисто в человеческом плане. Михаил Александрович — человек огромной души, порядочности, обостренного чувства долга. В любую минуту жизни он готов был прийти на помощь. Время от времени я обращался к нему с какими-то просьбами для своих друзей, так как он обладал огромным авторитетом в Москве и занимал всякие общественные должности, и всегда его помощь была быстрой и эффективной. Ведь наша жизнь состоит из мелочей, тонкостей, черт и черточек, и для меня это главное в оценке человека. Одним словом, я его очень люблю. Мы с ним редко встречаемся, но это очень дорогой мне человек и замечательный артист. Помню, как-то пришел я к нему в театр с какой-то просьбой. Он очень устал после спектакля и предложил мне прогуляться по городу. И в конце нашей прогулки пригласил на премьеру спектакля, через неделю или две. В суете я забыл о его приглашении, и вдруг моя квартирная хозяйка, у которой я снимал комнату, говорит мне: «Слушайте, вам все время звонит какой-то Ульянов». Это при его занятости он помнил, что пригласил меня, звонил, оставил билеты. Мелочь, но это его внимание, отношение к человеку, к сказанному слову. Потом он решил попробовать себя в режиссуре, и мне его было очень жаль. Он снял достаточно пристойную картину, но понял, насколько это трудно совместить с работой актера. Кирилл Лавров... Он сыграл много замечательных ролей в кинематографе, но для меня самая замечательная роль его — Иван Карамазов. В кино за какой-то час-два раскрыть всю сложную и трагическую натуру Ивана Карамазова, всю его философию — это великое дело.
Я считаю, что эта его роль — шедевр воплощения на экране такого сложного героя, как Иван Карамазов. Этот фильм никогда не устареет, хотя прошло уже столько лет. Потому что он очень талантливый, хотя и несколько театрален, как бы на котурнах. С другой стороны, у Достоевского все герои находятся в каком-то экстремальном состоянии душевной неуравновешенности, даже экзальтации, и Иван Александрович это очень хорошо почувствовал. Мне кажется, если это волнует — это хорошо. Соответственно, и музыка в фильме театральна. К другим Карамазовым я бы, наверное, написал другую музыку. В общем, эта картина была значительной вехой в становлении меня как кино-композитора. Во-первых, я прикоснулся к гениальному произведению Достоевского. Тут я позволю себе полемизировать с Набоковым. Когда я был с Сережей Соловьевым в Ясной Поляне, хранитель дома-музея, покойный Кузин, показывал нам книгу, которую читал Толстой в ночь своего трагического ухода из дома, — он ведь уходил умирать, — это были «Братья Карамазовы». Так что не такая уж это плохая книга, как показалось Набокову, которого, впрочем, я нежно люблю. Во-вторых, для меня открылись двери «Мосфильма». Как я уже говорил, я не был желанным композитором для «Братьев Карамазовых». Музыкальный отдел считал, что в Москве достаточно своих хороших композиторов, для того чтобы еще вывозить их из Ленинграда. Из Ленинграда тогда приглашали только одного: покойного Веню Баснера. Потом стали приглашать Андрея Петрова, но это было значительно позже, когда уже ленинградцы начали завоевывать Москву. А я выиграл то сражение, если можно так сказать. Вот кусочек из письма Арнштама, написанного 29 марта 1969 года: «...а теперь приятное для Вас. Шостакович поглядел на днях в кинотеатре „Россия“ все три серии „Карамазовых“, при- шел в раж, правда в несколько необычной форме: „Я поражен, что (......) Пырьев, занимавшийся всю жизнь ложью, оказался чело- веком с таким добрым и прекрасным сердцем“. В общем, все ему понравилось, и особливо он остановился на Вашей „еврейской“ музыке: „Музыка просто замечательная. Есть куски, потрясшие меня. Шварц — большой музыкант, я еще раз убедился в этом. Скажи ему, чтобы он не предавался мыслям о своей карьере, а писал бы музыку, писал, во что бы то ни стало, я уверен, что он может написать нечто превосходное...“ Это я передаю Вам дословно, ибо знаю, что Вы к Д. Д. относитесь с излишним пиететом». Насчет «еврейской» музыки — это шуточки Шостаковича.
Надо послушать эту музыку, чтобы понять, какая это на самом деле «русская» музыка. У Шостаковича с Арнштамом была дружба с детства.
Он рассказывал мне много историй об их взаимоотношениях, но одна история касается необычайно талантливого нашего музыковеда Соломона Волкова. Он уехал за границу и выпустил книжку о Шостаковиче. Был большой скандал. Это книжка очень правдивая, но у нас в то время нельзя было говорить правду, и на него ополчилась целая команда композиторов, защищая как будто память Шостаковича. Они все за эти свои «заслуги» получили звания. Печально, что среди них были очень хорошие люди, но это был знак нашей страшной эпохи, они не были виноваты. Была виновата система. Соломона Волкова я слушаю — его глубокие, поразительные выступления по радио «Свобода». Жалко, что очень редко. Картина «Братья Карамазовы» открыла мне не только двери Мосфильма, но, что самое главное, открыла мне души многих людей.
Завадовская О. З 64 Беседы с Исааком Шварцем. 1994–2005. — М.: Прогресс-Традиция, 2013. — 280 с., ил.