К сожалению, многих из моих друзей уже нет. Среди них на первое место я бы поставил Юру Балкашина. Для меня это был Алеша Карамазов. Человек невероятной душевной чистоты, благородства, таланта... Мы подружились, несмотря на то что я только поступил, а он уже заканчивал консерваторию. Балкашин, Уствольская, Шварц — мы дружили втроем, и они были моими учителями. Юра — поразительно отзывчивый и добрый человек, играл потом чрезвычайно полезную общественную, гуманную роль в руководстве Союза композиторов.
Умер неожиданно, ночью, в Комарове, в Доме творчества. Это была страшная потеря для всех, а для меня особенно. Не помню, чтобы так тяжело оплакивали смерть товарища. Очень рано он умер. Я помню, что должен был писать музыку к постановке Товстоногова «Не склонившие головы», но я хотел отдать эту работу Балкашину. Мы уже почти договорились с Георгием Александровичем, и тут эта трагическая история. У него была прекрасная музыка. Помню его скрипичную сонату, прошедшую с огромным успехом...
Знаешь, в то время ведь все перевернуто было. Вот у Юры было программное сочинение, называлось «Павлик Морозов». Он ведь был нашим героем тогда, Павлик. Вообще, стоит представить себе Балкашина с его идеалами и образ Павлика Морозова... Мы ведь не знали ничего, и наверное, он его очень жалел, этого мальчика.
Я хочу назвать еще Люциана Пригожина. Умница, образованный, но с очень ершистым характером, что мешало ему иметь друзей. Любил поддеть человека... Одно время мы с ним очень дружили. Потом он начал себя вести очень высокомерно, что помешало мне продолжать эту дружбу. Тем не менее я вспоминаю о нем всегда с большой теплотой и грустью, что он так рано ушел из жизни. Он подавал очень большие надежды. К сожалению, они почему-то не реализовались полностью, и я думаю, что это какой-то рок судьбы. Вот читал его книгу, узнал, кстати, много интересных подробностей — я ведь уже давно отстранился от общественной жизни. Над нами все время шефствовали наши старшекурсники. Так я подружился с Юрой Ефимовым, с Митей Толстым. Митя был для меня фигурой необыкновенной. Лицом он как две капли воды походил на своего отца, Алексея Толстого. Шефы наши очень нас критиковали — они уже заканчивали консерваторию, а мы только начинали, хотя по возрасту были одинаковы. Просто им война не помешала заниматься композицией, а нам помешала.
Генрих Орлов — любимый ученик Друскина. Работал впоследствии на радиостанции «Голос Америки», к сожалению, оставил музыковедение. Среди моих соучеников, с которыми я сохранил самые добрые отношения, была Надя Симонян. Она написала прелестную музыку к кинофильму «Дама с собачкой», балеты «Жемчужина» и «Старик Хоттабыч». Надя — «виновница» многих моих достижений в кино, практически мой педагог в этом деле. Безумно жаль, что она оказалась как-то невостребованной, ее очень мало играли. Она была ученицей Серебрякова, была первоклассной пианисткой. Помню, что Серебряков исполнял ее замечательный Второй концерт, еще в годы нашей учебы. 1945 год. В консерватории появился мальчик, совсем юный — это был Сережа Слонимский, сын известного писателя Михаила Слонимского. Учился в классе Арапова. Впоследствии он стал крупным, маститым композитором. Сейчас он — профессор консерватории и, говорят, великолепный педагог. Я ему очень благодарен: Сережа был единственным человеком в те годы, который как-то откликнулся на мое творчество. Борис Тищенко, Шахматов, Юра Зарицкий, трагически погибший, — люблю их и всегда с добром о них вспоминаю.
Завадовская О. З 64 Беседы с Исааком Шварцем. 1994–2005. — М.: Прогресс-Традиция, 2013. — 280 с., ил.