Я твердо уяснил себе, что мировоззрение художника плюс талант — определяют качество художественного произведения, его стиль, силу воздействия его на зрителя. На данной стадии моего мировоззрения мне хочется, именно хочется делать картину в плане социалистического реализма. Я твердо решил поговорить со зрителем, как говорят по душам, полным голосом, не маскируя недостатков своего мировоззрения техническим внешне блестящим оформлением, мне хочется говорить непонятно, с большой теплотой, человеческой простотой и искренностью.
Тов. Шумяцкий в каждом своем выступлении говорит о своей большой тоске по хорошим советским картинам. Разделяя тоску т. Шумяцкого, мне хочется поговорить о моей большой тоске по искренности. Я твердо убежден, что вопрос о искренности также является вопросом качества художественных произведений. Художник, допускающий в своей работй неискренность, никогда не создаст полноценного художественного произведения. Для настоящего большого художника необходимо две вещи, слитые воедино — мировоззрение и мироощущение, т.е. первое знание материала с правильными классовыми, политическими установками, и второй полноценное глубокой, захватывающее самого художника чувствование того, о чем хочет /именно хочет/ говорить со зрителем художник. Малейший разрыв между этими двумя сторонами, малейший холодок художника к своему материалу даст себя знать как фальшивая нота в музыке. Путь к сердцу зрителя нелегкий путь. Одни знания, одна эрудиция не помогут найти этот путь. Необходимо, чтобы эти знания поддерживались большим чувством, искренней деятельной любовью к идеям социалистического строительства и настоящей ненавистью к врагам его.
Находятся люди проповедывающие теорию: ни плакать, ни смеяться, а понимать. Это люди мертвого покоя, но к счастью эта теория — ржавый гвоздь, застрявший в живой голове. Вы не найдете и одного человека, лишенного способности эмоционального восприятия действительности. Каждого человека волнуют те или другие идеи, явления, вещи. Одного в первую очередь волнуют вопросы построения бесклассового общества, другой волнуется за судьбу своих эксплуататорских классовых интересов, его в первую очередь волнуют вопросы своего личного благополучия — честолюбие, карьера, богатство и т.п. Возьмем художника, которого волнуют вопросы честолюбия, словом карьера, одним словом личное благополучие независимо от общего культурного и экономического благополучия страны строящей социализм. Может ли такой художник создать волнующее произведение в классе, завоевавшем одну шестую часть мира, о радости и горе борющегося пролетариата в странах капитализм? — Нет! Не может такой художник волновать зрителя. Кроме фальши и приспособленчества мы от такого художника ничего не получим, хотя он быть может знает наизусть Маркса, Энгельса, Ленина. Но это знание мертвое знание, основанное на холодной политике не согретое революционными чувствами.
К сожалению, бывает и наоборот. Художник искренне волнуется за судьбу пролетариата, как свою собственную, но произведение его вызывает горькое недоумение, объясняется это тем, что человек недостаточно хорошо овладел марксистско-ленинской теорией и по ошибке в основу своего произведения положил враждебную пролетариату идею. Тов. Эрмлер отчитывался о своей поездке в Берлин. Между прочим рассказывает о том, как он плакал на просмотре явно буржуазной религиозной картины — так она его захватила. Нелепо думать, что Эрмлера захватила идея произведения. Его захватила громадная искренность, убежденность художника в правоте того, о чем он говорил со зрителем. [...]
Мы иногда обманываем зрителя, выдавая копейки за рубли. Вместо большого полнокровного чувства радостей и болезней общественной жизни, даем трючки формального порядка, и при виде полнейшего равнодушия в зрительном зале нередко лицемерно вздыхаем: дескать зритель не дорос до понимания наших «возвышенных» чувствований.
Павел Петров-Бытов. Мировоззрение, талант, искренность. Советское кино, 1933, № 12, стр. 44