Пиотровский умел до предела выявить резервы того или иного таланта. И режиссер Петров-Бытов, быть может, один из выразительнейших примеров этого. Он был примечательной творческой личностью. Волжанин, человек с биографией многих горьковских персонажей, жизнь «в людях»: бурлак, батрак, солдат, напоминавший чем-то Артема, героя одной из лучших своих картин «Каин и Артем» по рассказу Горького.
Приобщение к культуре, к искусству шло у него бурно, но клочковато. Талант его — искренний, яркий — прорывался в ранних фильмах («Волжские бунтари», «Водоворот») сквозь упрощенную трактовку событий и характеров. Вульгаризаторством отличались и его воинствующие выступления по общим вопросам развития советского кино.
Массовость киноискусства он понимал как борьбу с экспериментаторскими исканиями, оценивал их как формализм. Адриан Иванович резче, чем кто-либо иной, полемизировал с Петровым-Бытовым на тему о доступности кино, о революционном киноязыке. Но именно он помог этому режиссеру (который был к тому же и сценаристом большинства своих картин) выразить сильнейшие стороны своего дарования: искренность, темперамент, трагедийность. Мне довелось быть свидетелем его работы с Петровым-Бытовым над сценарием и над самим фильмом «Чудо» (1933–1934).
История разрыва старого рабочего с религией ценою тяжких жизненных потерь от первого примитивного ее решения претерпевала значительные изменения, становясь политически и психологически се более усложненной. Пиотровский подводил упрямого режиссера к близким ему по духу горьковским ассоциациям, к образу Ниловны, к духовным процессам ее прозрения. Он доказывал необходимость сложных метафор, сопоставлений, постепенного нарастания трагедии. И Пиотровский был единственным, кому Павел Петрович доверял как художник.
Человек бурного характера, обидчивый и нетерпимый, трудно переживший за пять лет до «Чуда» теоретический разгром своих упрощенческих взглядов, учиненный Пиотровским, он принял логику его доказательств в работе над сценарием и фильмом «Чудо». То, что в устах молодых редакторов, взывавших к общим марксистским истинам, звучало отвлеченно-книжно, в доводах Адриана Ивановича, опиравшегося на внутренне пережитое Петровым-Бытовым, было убедительным. Пиотровский добивался от Петрова-Бытова изучения исторического материала при разработке тех или иных тем. Упрекал его в прямолинейности и примитивности психологии героев, в работе исключительно крупными мазками. Говорил Петрову-Бытову, что тот напоминает ему больше Леонида Андреева, чем Горького, когда рассчитывает только на «нутро». Но наряду с неразвитым вкусом и другими слабостями Пиотровский видел в Петрове-Бытове и силу.
Он разглядел ее в отношении художника к миру, в органической для того теме: человек, распрямляющий спину, рвущийся из темноты, томимый жаждой духовного освобождения. И не только в непосредственной работе над сценарием и фильмом «Чудо» выражалась поддержка Пиотровского. Он защищал его от нападок и публично. Об этом, в частности, свидетельствует стенограмма обсуждения фильма в Ленинградском Доме кино 20 сентября 1933 года: «Я дорожу в Петрове-Бытове стихийным поиском своей темы и образов. Ему есть что сказать. Есть пафос исканий и мучений... Самой большой ошибкой было бы забвение за ляпсусами, неконкретностью исторического материала и другими недостатками — сердцевины.»
МЕССЕР Р. Доверие к таланту // Из истории Ленфильма. Л., 1973. Вып. 3.