Любовь Аркус
«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
(беседа Чулпан Хаматовой с Агатой Коровиной для Afisha.Daily)
Какой вопрос про благотворительность не нравится вам больше всего?
У меня уже нет таких вопросов, я обросла иммунитетом. Может быть, только вопрос «Зачем вы это делаете?» до сих пор ставит в ступор.
<...>
Насколько я знаю, многие женщины в благотворительности весьма жесткие [по характеру]. Как вы считаете, почему это так и насколько это необходимо, чтобы работать в этой сфере?
Мне кажется, сюда не может прийти изначально жесткий человек. В нем должны быть отзывчивость, сострадание, милосердие и эмпатия. Но постепенно из‑за невозможности что‑то изменить и вынужденного топтания на месте, из‑за огромной ответственности, из‑за взаимодействия с властью, агрессивно настроенных людей и многих других внешних факторов приходится наращивать броню. Это естественно: чем больше тебя бьют, неважно кто — люди или обстоятельства, — тем менее тонкокожим ты становишься. И со временем многие из нас все реже задумываются, что это не совсем правильно.
Насколько вы жесткая?
Не могу точно сказать. Но был очень опасный момент: я начала резко меняться в сторону, в которую не хотела: у меня появился начальнический тон, и мне никто об этом не сказал. Не знаю почему, надеюсь, не потому, что боялись. Но, к счастью, я заметила это сама.
Тогда я начала советоваться с врачами, с коллегами, очень много беседовала с Галиной Борисовной Волчек, как сохранить себя той, к которой ты привыкла, как избавиться от тона начальника. И ответ был такой: нужно указывать на ошибки так, чтобы люди не почувствовали, что они сделали что‑то плохое, чтобы не возникло недоверие. Надо говорить об ошибках так, чтобы появились мотивация и силы их исправить. С тех пор я стараюсь прислушиваться к этому совету и поступать именно так.
И вам удалось вернуть себя первоначальную?
Выяснилось, что в том виде, в котором я была до фонда, я себя уже не увижу. Не получится. Стресс и ответственность за чужую жизнь необратимо меняют человека. Но можно, продолжая иметь голову на плечах, сохраниться в более-менее срединном состоянии, что я и пытаюсь сделать.
<...>
Какие особенности работы вы бы хотели перенять у Елизаветы Глинки?
Меня больше всего привлекает ее простота в общении. У нее не было этого груза в виде публичности, с которым я пришла в благотворительность и которого очень стеснялась. Мне было попросту стыдно говорить: «Здравствуйте, я Чулпан Хаматова». Начинала заикаться. После того как мы сняли эту картину, стало попроще, я будто избавилась от какого‑то зажима, какой‑то лишней скованности, что ли, стесненности.
<...>
Как так получилось, что человек, который очень любит свою профессию, успешен в ней и явно не исчерпал весь потенциал, готов от всего этого отказаться и целиком уйти в благотворительность?
Я лично ни от чего не отказываюсь. Я просто соединила эти части моей жизни — благотворительность стоит на том же месте, что и любимая профессия. И на фонд я добровольно и с большой радостью трачу свое свободное время. Все уже настолько переплетено, что существует в полной гармонии.
«Подари жизнь» не мешает мне искать новые роли, репетировать спектакли, соглашаться на съемки в фильмах. Да, иногда фонд занимает большую часть времени, например, когда мы готовим какой‑то масштабный проект. Но и фонд живет практически без меня, когда я репетирую премьеру.
<...>
Как вы справились с этой неловкостью от того, что подходите к друзьям, говорите про фонд, предлагаете пожертвовать?
Я училась быть попрошайкой и в какой‑то момент поняла, что это определенное ремесло. Чтобы им овладеть, я читала разные книжки, изучала техники, которые придумали в странах, где уже давно этим занимаются и где у благотворительности есть многовековые традиции. Это, пожалуй, помогло. Сейчас я точно знаю, что просьба о помощи не должна вызывать чувство вины у того, к кому обращаются. Желание помочь должно ассоциироваться исключительно с радостной эмоцией. <...>
Коровина А. «Приходится наращивать броню»: Чулпан Хаматова — о благотворительности, карьере и зумерах // Afisha.Daily. 11.02.2021