Вершиной моего актерства была роль Луизон, младшей дочери Аргана в «Мнимом больном».
Когда я узнал, что должен стать девчонкой, — обиделся. Это был второй случай, когда я пытался доказать, что мне не чуждо чувство собственного достоинства.
Однажды я подумал: почему это в программках всякий раз вместо моей фамилии ставят какие-то три звездочки?
Меня спросили: «Тебе обидно?» Я ответил: «Конечно. Я не шустовский коньяк».
Ответ понравился. С той поры я стал в программках Колей Ларионовым.
И вот теперь — пожалуйте: играть девчонку!
Но Станиславский был великий педагог: он отдал меня в руки Гзовской.
Константин Сергеевич очень ценил талант Ольги Владимировны. Казалось, все отпустила ей природа, чтобы нести человеку радость, и даже в ролях, несвойственных ее натуре, Гзовская брала в полон своим редкостным обаянием и солнечностью.
Я был тогда худенький, говоря по-старомодному, субтильный, и при известных обстоятельствах вполне мог сойти за девочку тринадцати-четырнадцати лет. Но... походка? Голос, который уже начинал «ломаться»? Как быть с этим? Да и у Мольера Луизон не просто девчонка: это — будущая стерва, она знает, что к чему.
И все эти задачи предстояло решать мне, «юноше в шестнадцать лет».
С Гзовской все получалось просто.
Я приходил к ней на Малую Дмитровку после гимназического часа, и она поила меня чаем, угощала вкусными вещами, и тут же, за столом, начинала «играть». Она становилась на моих глазах — то хитрющей, то вдруг кокетливой жеманницей, язвила и хихикала, устраивая розыгрыши. А я глядел и восхищался той легкостью, с какой все это проделывалось, поражался мгновенным переходам из одного состояния в другое.
Наступил день, когда Гзовская решила показать меня Константину Сергеевичу. Мы направились с ней в Каретный ряд, где жил он в белом двухэтажном особняке напротив летнего сада «Эрмитаж».
В доме стояла тишина, время от времени долетал, видимо, из кухни, мелодичный перезвон.
Сейчас я очень смутно представляю себе этот дом, хотя и бывал в нем по разным причинам не однажды. Но ощущение простора сохранилось, потому что раз, не знаю уже по какому поводу, оказался в большой комнате за обеденным столом: то ли попал удачно, то ли был приглашен. Тогда за столом находилось много людей, из них я запомнил детей Константина Сергеевича — Киру и Игоря. Они были постарше меня и тянулись в рост за отцом.
За семейным столом Константин Сергеевич снова становился Алексеевым, то есть не вел и не поддерживал никаких разговоров о театре, подтрунивал над Марией Петровной Лилиной по поводу подававшихся блюд или перебрасывался шутками с гостями.
Не могу полностью воспроизвести то знаменательное утро, когда я показывал Станиславскому все, чего сумел достигнуть сам и чему успел меня научить Художественный театр.
Нас встретила Мария Петровна, одетая по-домашнему, в простеньком белом переднике, похожая на Варю из «Вишневого сада», и провела к кабинету Константина Сергеевича. У дверей остановилась, сказала лукавым шепотом: «Я послушаю?»
Держался я твердо. Роль знал, как отче наш, и совершенно спокойно наблюдал, как Константин Сергеевич приподнялся с дивана и взял со столика клеенчатую тетрадь.
— Поставьте кресло сюда. — показал он рукой. Гзовская поставила. — Нет, не садитесь. Арган ходит по комнате в ожидании дочки. Он взволнован: что-то она ему скажет. Так, хорошо!.. Вошла Луизон...
Мне стало вдруг необычайно весело и захотелось выкинуть что-то озорное. Скажу только, что Станиславский смеялся, как ребенок. Он одобрил нашу работу, а я уже настолько «вошел в образ», что мальчишеского во мне оставались только штаны.
Приближался день премьеры.
Генеральная репетиция, а их было несколько, прошла гладко. Я не получил ни одного замечания. Но и похвал тоже не было.
Впрочем, меня тогда беспокоило другое: корсаж и юбка, в которой я путался, не умея приспособить шаг.
Но тут снова выручила Гзовская, игравшая служанку Туанет в очередь с Лилиной. Я внимательно изучал походку Ольги Владимировны, затем бежал к зеркалу и без конца приседал перед ним в реверансах, едва дыша из-за туго затянутого корсажа.
Спустя день или два после первого спектакля, состоявшегося 27 марта 1913 года, рецензент газеты «Раннее утро» Яблоновский (забыл, Александр или Сергей) писал: «...Коля Ларионов — не опечатка ли это в программе? Вероятно, Оля...»
Ларионов Н. Синяя птица. Из страны воспоминаний. Новосибирск, 1969. С. 31-34.