За последние несколько месяцев у вас вышло несколько проектов — «Цой», сериал «Мертвые души» и «Неадекватные люди 2» Каримова.
На самом деле у меня с сентября вышло шесть работ. Вышла же еще «Нежность» Ани Меликян. И «УФО», который мы снимали в мае с Иваном Вырыпаевым. И еще фильм «Как Надя пошла за водкой» Владимира Мирзоева. Эти фильмы снимались в разное время, но вышли все одновременно практически. Так бывает.
Цой, которого, по сути, в фильме Учителя нет, погиб в начале 90-х. «Мертвые души» ментально находятся в 90-х, к тому же автор открыто утверждает, что 90-е годы в России не закончились. Согласны ли вы с утверждением Григория Михайловича, что 90-е продолжаются? И какое у вас отношение к 90-м?
Думаю, что Григорий Михайлович — парень из 90-х, и в первую очередь, конечно, для него они не закончились. Хотя 90-е годы не закончились и для меня, потому что 70% музыки, которую я слушаю, — это музыка оттуда; фильмы, которые я люблю пересматривать и на которых я вырос, тоже. Понятно, что на это время пришлось мое взросление, учеба, институт и все остальное. Поэтому как они закончатся? Я не очень знаю, что имеет в виду под 90-ми Григорий Михайлович в социальном контексте но... в 90-е мы были, наверное, повеселее и помоложе, чего уж тут — это тоже важно. Хотя кино он и сейчас снимает веселое.
<...>
Вы же знаете, что жаба жабой, но в целом у вас получился суперхаризматичный образ, которому невозможно не симпатизировать.
Ну, вы можете симпатизировать и более реальному мерзавцу. Это уже ваше дело. Тут такой момент. Чичиков сам себе симпатизирует. Он говорит: «Мордашка ты этакий». Он вообще-то себя очень даже любит: он и покушать любит вкусно, и денежку любит, копеечку. Но если человек способен разбирать, то...
Помните «Волк с Уолл-стрит»? Если говорить о харизме или о чем-то таком. Я не в смысле, что сравниваю себя. Честно говоря, я об этом даже не думал, но вы сейчас напомнили. Там есть герой, который живет в своей системе координат. Есть бог в виде бабла, и все остальное прилагается. Но вопрос даже не в том, харизматичен он или нет. Вопрос в том, что в конце собираются люди с блокнотиками, которые смотрят ему в рот и говорят: «А как нам стать вами?» Вот ведь в чем жесть.
Ну и потом Чичиков здесь не герой сам по себе, который ходит и грабит чиновников, а это человек в системе, как выясняется... Его же, помимо всего прочего, крышуют, и все это делается с величайшего позволения.
Какой он герой. Он, возможно, харизматичен, как вы говорите. Но герой же не определяется харизмой. Он определяется, скорее, поступками. А это такой вот дрянной человечишка.
Это политическое кино, по вашему?
Надеюсь, что нет.
Почему?
А зачем? Это же не журнал «Фитиль». Или, как мне написал Гриша:
«Спасибо, что снялся в моем капустнике». Я не считаю этот фильм капустником и не считаю его политическим кино. Зачем это клеймо.
Вот «Андрей Рублев», например, это политическое кино?
Не совсем.
Но там же есть тема и народа, и власти.
Политическое кино бывает разным, и термин «политическое кино» можно употреблять, вкладывая разные смыслы. Я сейчас имею в виду кино, которое прямо обращается к зрителю и говорит с ним на важные темы — о войне во Вьетнаме или в Нагорном Карабахе или о коррупции в высших политических кругах.
Ну вот Тарантино говорил, что если ваш главный месседж, что война — это плохо, лучше напишите плакат «война — плохо». Кино все-таки более сложная конструкция, нежели односложное высказывание.
Почему? Ведь в мировом кинематографе есть традиция политического кино. Коста-Гаврас, например, или Беллоккьо.
«Мертвые души» — это плутовской роман, если говорить о жанре. Здесь больше не про политику, а скорее разглядывание вечных гоголевских персонажей. Они все разные, со своими слабостями и страстями. И с каким-то даже своим обаянием, эти люди.
Сатира? Конечно. Но политическое кино — это какой то очень скучный жанр.
После школы, когда у меня не было средств к существованию, мне знакомые говорят:
«У нас сейчас выборы, предвыборная кампания такого-то сякого-то; бежим, деньги прямо в руки идут, огромный предвыборный пирог; надо его резать, пока он режется». Я закончил институт, не было работы, опять были какие-то очередные выборы, опять мне говорили:
«Женя, у нас тут штаб какого-то там кандидата, депутата; Коля себе уже на машину заработал, а Вася квартиру купил; давай, присоединяйся». Но я не смог — не захотел. Мне про это скучно.
Но в России, если не занимаешься политикой, политика займется тобой.
Это фраза, которую не вы придумали. И я ее слышал много раз. Но согласитесь, «если ты занимаешься политикой, политика займется тобой» звучит тоже вполне резонно.
Я просто к тому, что ты смотришь «Мертвые души» — успешный продукт, как его маркируют маркетологи, и там вдруг звучит абсолютно табуированная фамилия Навальный. И ты думаешь — ого!
Окей, прозвучала фамилия Навальный. И что?
А то, что в нынешней ситуации это скорее важная деталь, чем маловажная. То, что у Григория Михайловича, по всей видимости, есть яйца. Метафорически.
Конечно, у Григория Михайловича есть яйца. Почему у него не должно быть яиц? Человек снимает свое кино.
Мы сняли за 25 дней четыре серии — это огромная выработка, требующая от режиссера понимания того, что он хочет, и да, яиц, как вы это называете. Это текст, который он полностью перелопатил. Как минимум «Мертвые души» надо прочитать, потом полюбить, а потом понять, как это сегодня могло бы прозвучать. У Григория Михайловича есть яйца, конечно. Есть определенно стержень, талант и мастерство. И голова, которая варит. Не в сторону того, где бы урвать, схватить, а варит как у автора произведения. Он взял, на минуточку, Николая Васильевича Гоголя. Величайшего из великих.
Ну и что из того, что Толстой про него писал «Гоголь — дрянь»? Но мы то с вами понимаем, что Гоголь — совершенно непревзойденный автор. У нас на тарелке был нарисован профиль Гоголя и Константинопольского. Напротив друг друга.
Это — яйца. А назвать фамилию Навальный или Путин — да это тьфу, на мой взгляд.
Понимаете, есть вопрос работы, а есть какие-то игры. Они могут быть с высокими, низкими ставками. В конце концов, затерли бы фамилию Навальный — и все, было бы даже смешнее. «А я хочу лежать рядом с пи-и-и». И что? Вопрос в том, что все равно это игры, все равно политика. Не про Навального снял Гриша кино. И не про Путина. И не смог бы снять, и не захотел бы наверняка. А я бы, наверное, не захотел бы играть про это. Потому что я про это ничего не знаю по большому счету. Хотя вроде это все открыто и у всех на слуху.
Хотя, наверное, в конечном счете и про них тоже. И про нас с вами. Ну и да, про «Русь, чего ты хочешь от меня...».
Еще очень много говорили про «Мертвые души» вот что: наконец-то Евгений Цыганов не таков, каков он в большинстве своих фильмов. Наверняка вы знаете, что в ваш адрес часто несется критика, дескать, Евгений Цыганов всегда с одним и тем же лицом.
Ну это какое то полюбившееся клише, как и «если ты не занимаешься политикой». Назовите мне навскидку артиста, который всегда с разным лицом.
Питер Селларс или Марлон Брандо, мне кажется, и Жерар Депардье был с разным лицом, пока старался.
Окей. Я читал интервью с Джеком Николсоном, который говорил:
«Я себе не клею усов и не надеваю париков, потому что в конечном счете все эти приспособления ни к чему».
Что роль играется не приклеенными усами.
Речь не о приспособлениях, а о вашем внутреннем нерве. Зрителям кажется, что вы такая квинтэссенция флегматичной маскулинности олдскульной, которая передвигается из кадра в кадр вне зависимости от того, что происходит. Вы — наш Габен и Богарт.
Окей, я не претендую на то, что я холерик или весь из себя суперактивный, веселый парень. Просто у меня, слава богу, нет необходимости поражать зрителя своей палитрой. И нет комплексов по этому поводу. Я работаю в прекрасном театре, и я там играю очень разные роли — и Собакевича в «Мертвых душах», совершенно характерная история, и Тригорина, который вообще не про маскулинность. Играю Карандышева, который изначально был задуман Петром Наумовичем как неврастеник, и Михеева в «Одной абсолютно счастливой деревне», который совершенно витальный герой, и не мной это придумано.
Поэтому у меня необходимости зрителям что-то доказывать нет. У меня другая проблема, мне далеко не всегда нравятся истории, которые мне предлагают. Но мне очень везет в последнее время, и я встречаю режиссеров, которые действительно являются авторами своих работ. «Одесса» Тодоровского сделана по сценарию Тодоровского, «Медея» Зельдовича по сценарию Зельдовича; «Нежность» Меликян по сценарию Меликян и так далее... Это говорит о том, что режиссеры, которые снимают историю, изначально этой историей же и болеют.
<...>
У вас было ощущение, что вы — герой момента, герой поколения в кино? Вот был Козловский, после него стал Петров. Сейчас Юра Борисов — это новый Петров и тому подобное, эта эстафета передается. Но вас никогда не включали в этот ряд Фибоначчи, вы как будто все время были над схваткой. Или все-таки нет?
Про меня разное говорили. От того, что это гениальный парень, до того, что тоска зеленая, из фильма в фильм с одним лицом, как вы цитировали. Но нас учили, что «хвалу и клевету приемли равнодушно», или как там у поэта... Сергей Васильевич Женовач, который был нашим педагогом, всегда говорил: «Ребята, должен быть внутренний критерий». Внутренний критерий — это когда мы понимаем, что делаем, и понимаем, что получилось и не получилось. И это очень важно. То есть мнение зрителя, безусловно, ценно. Все-таки мы играем для зрителей и получаем фидбэк, ответочку. И мне важно мнение абсолютно любого зрителя — я его слышу, но я совершенно не обязан под него подстраиваться.
А по поводу ощущения себя каким-то героем поколения. Я же сам как-то не очень за то, чтобы мыслить поколениями.
<...>
В «Оттепели» тот тип маскулинности, который вы изображаете, — роковой, и такой же в «Одессе». Этакая абьюзивная маскулинность, которая идет вразрез с ценностями феминизма. Вы вообще задумываетесь на эти темы, когда вам присылают сценарий, вы начинаете его читать и думать, насколько это, допустим, прогрессивный феминистский сценарий? Вообще, это вас как-то волнует? Вы в своей жизни играли сильных, олдскульных мужчин, которые, условно, берут женщину, которая им нравится, и идут дальше.
Это же я играл ретро. Сейчас такого, конечно, нет. Это же я играл каких-то тех мужчин, когда не было тренда.
<...>
В фильме «Человек, который удивил всех» вы затрагиваете квир-тему, ЛГБТ. С репрезентацией ЛГБТ в нашем кино все плохо. В прошлом году вышел один-единственный фильм, несчастный «Аутло», и тут же прокуратура завела дело на отборщиков Ханты-Мансийского фестиваля «Дух огня» за пропаганду гомосексуализма.
Хороший фильм?
Нет. Но дело не в этом.
Дело в этом. Это важно. Вы говорите: «„Мертвые души“ — это политическое кино?» Я говорю, что нет. Вы говорите: «„Человек, который удивил всех“ — это ЛГБТ-фильм?» — Я говорю: конечно, нет. Это притча о человеке, который превратился в птицу, в данном случае в птицу женского пола. Конечно, в нашей стране это щекотливая тема. Но, собственно, об этом и кино. Что щекотливая тема может быть какой угодно. То есть если каждая вторая газета до сих пор пишет: «У Цыганова вышел фильм „Мертвые души“, где он сыграл Чичикова. Напомним, что десять лет назад Цыганов оставил семерых детей». Приблизительно этим заканчивается каждая статья в изданиях, которые все это освещают.
Это тема, которая вызвала возмущение. Как можно оставить детей?
А вы оставили?
Все хорошо у меня с детьми. Сейчас с ними сижу и с вами разговариваю. Вопрос не в этом, хотя и в этом тоже. У меня нет желания оправдываться, я про другой момент. Эти же люди пишут об этом не просто так, случайно, потому что им покоя не дает, как же мои дети. Конечно, им плевать на моих детей. Они на этом цинично делают деньги. Потому что щекотливая тема.
Это манипуляция сознанием обывателя. Потому что обыватель знает, как надо жить, и, если ты не вписываешься в эти понятия, начинается возмущение. Обыватель хочет подглядывать, сплетничать, осуждать и прочее.
Так же и в фильме Чупова и Меркуловой. У моего героя там из ряда вон ситуация, из ряда вон знание, перешедшее от шаманки, и он просто огребает в деревне, а потом становится жертвой чуть ли не сексуального насилия в лесу. Поэтому эта тема не касается непосредственно ЛГБТ, она касается того, насколько человек имеет право жить свою жизнь, болеть свою болезнь, быть не таким, как остальные. Быть медленнее, быстрее, корявей, толще, тоньше. Насколько он имеет на это право.
Актриса похудела, и все: «Господи, ну что же вы так похудели. Вас откормить надо. Давайте же мы вас уже покормим. Ой, какая же вы были хорошая, когда толстая были. А сейчас худая — ни кожи, ни рожи, доска, два соска» и т. д. Какое, мать твою, тебе дело? Понимаете, да? Такая вот суета.
Но мы как будто обо всем этом уже говорили. Про быть собой. И уважение к другим.
Пронченко З. Евгений Цыганов: «Я и есть народ» // Kinoart.ru. 26.01.21