Есть такое выражение: для режиссера актер — это как краска для художника. Если определенной краски не найдет, не будет моря или не будет дерева. И розы невозможно раскрасить, потому что нет этой краски. Кайдановский, мне кажется, был такой важнейшей краской для Тарковского. Он нес с собой, со своей личностью, своим лицом и тем, что за этим лицом стояло, настроение и ту странную метафизику, которую невозможно определить никаким образом. Когда был такой человек, такой актер, тогда Сталкер имел такое значение. (...)

Можно сказать, что так часто случается: таким был Мастроянни для Феллини, Макс фон Сюдов для Бергмана, были и другие. Но здесь эта связь, можно сказать, наиболее чистая, стерильная. У Тарковского актерские задачи очень жестко ограничены. Он не дает возможности выражать множественность чувств, у него нет спектакулярных, подчеркнуто театральных сцен. Но там есть личность Кайдановского, которая так видна в картине. Она несет мысль, несет настроение, в ней самой содержание. И так видно, что за этими глазами стоит. С другим актером такой картины уже не было бы. Мы все помним эксперимент Кулешова, помним, как Мозжухин смотрел перед собой, и его лицо, которое ничего не выражало, обретало каждый раз новое чувство в зависимости от того, что было после монтажной склейки. С этого времени мы — режиссеры — подозреваем, что переживания актёра, его мысли и чувства не имеют большого значения. Мы очень поверили, что всё лежит в монтаже, в сценарии, в диалогах, действиях, но это не все правда. И пример Кайдановского — это пример против Кулешова, против Мозжухина в данном эксперименте. Есть что-то, чем живет человек, то, что он несет в себе. Это не обман, не ложь, это правда.

Кайдановский и в жизни жил в том духовном пространстве, печать которого была на его лице, его улыбке, его глазах. Я это почувствовал. Это редко бывает в кино. Тарковский гениально умел пользоваться этой личностью, умел поставить ее в такие рамки, что это начинало иметь особое, метафизическое значение. Кино, которое очень близко подходит к человеку, вглядывается в его глаза, меньше врет.

Кшиштоф Занусси. Киноведческие записки, 2000 г., № 47