Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Никита Михалков о Кайдановском
Артист замечательного дарования

Из воспоминаний Никиты Михалкова:

Впервые я пригласил Кайдановского для участия в своем дипломном фильме «Спокойный день в конце войны». Потом он снимался в «Свой среди чужих, чужой среди своих», и этот фильм принес ему, так же как и остальным исполнителям, известность и славу.

У Саши была совершенно потрясающая фактура: мужественный, горбоносый, с широко расставленными прозрачными глазами, острый взгляд. Есть такие актеры, которые одной фактурой могут играть. Есть фактура, и на ней одной можно делать карьеру. Ведь много таких актеров! И даже не нужно ничего добавлять, а просто грамотно ею пользоваться, распределять ее как вклад, выгодно размещать в тех или иных картинах. У Кайдановского все было иначе.

Саша еще был совершенно неправдоподобно образованным человеком. Он все время был с книгой, что для студентов театрального института вещь, скажем прямо, не очень частая. И у него по любому поводу была своя точка зрения, причем очень глубокая, но порою чрезвычайно противоречивая, как и он сам. Я никогда не дружил с ним, мы не были друзьями, даже работая вместе. Некая дистанция сохранялась между нами всегда. Он был очень независимым человеком, очень. Эта независимость, на мой взгляд, порою граничила с гордыней. Саша замечательный артист. Один из немногих, кто умел, что называется, играть на одной струне. Когда у тебя арфа в руках — понятно, когда у тебя есть рояль — тоже. А когда себя сознательно ограничивают в возможностях, когда ни вправо, ни влево не уйти, а только вглубь — тут нужно обладать огромным внутренним сосредоточением и концентрацией этого внутреннего мира. И вот он это умел. Его самоограничение позволяло ему на этой одной струне играть виртуозные мелодии, и виртуозно их играть — это, конечно, редчайший дар. И не думаю, что дар легкий, моцартовский. Саша был, условно говоря, не из семьи Моцарта. Если измерять этими категориями, он был, скорее, из семьи Бетховена. Он был более основателен и во всем, что делал, пытался проследить многослойность, глубинность психологических уровней. Его всегда интересовал Достоевский. Точнее сказать, он не из семьи Пушкина, а из семьи Достоевского. Этой легкости летящей, и как это сделано — неизвестно, так все легко далось — в нем не б было. Но в нем было другое. От Достоевского в нем была точность, подробность, предельное углубление, возможность и стремление действительно на одной струне, не расцвечивая, достигать очень серьезных и глубоких результатов.

Саша был непростой человек. И отношения его с людьми строились очень непросто. Он был очень вспыльчив, обидчив. Я не думаю, что он глубоко прощал обиды. Он мог как бы из приличия не напоминать о них, но внутри он не всегда прощал, совсем не всегда. Мне кажется, его ранимость была некоей реальностью, с которой ему самому было непросто совладать. И я не уверен, что он пытался это делать. Для него это ощущение несправедливости по отношению к себе было в какой-то степени питательной средой. Есть такие люди, для которых это является питательной средой. Я не знаю, хорошо это или плохо, не берусь это судить или обсуждать. Мне просто казалось, что он не жаждал ни покоя, ни мирного жития. Как только у него появлялось это, ему сразу требовались конфликты, он их искал порою сам. Я помню случаи, когда на ровном месте, вот так, как рождается смерч, вдруг абсолютно ниоткуда, самодовлеюще возникал конфликт, который приводил аж к рукоприкладству. Потом все, как обычно в России, замирялось, заобнималось, запивалось, но это страстное желание конфликта в нем присутствовало всегда. И это во многом ограничивало возможность общения с ним других людей, что, по сути, для него не являлось большой потерей. Мне кажется, что его внутренний мир и его общение со своим миром ему было интересней, нежели общение с другими людьми. Он вообще не очень любил компании, был человеком не из тусовок. Была в нем неустроенность какая-то...

Его взаимоотношения с миром были похожи на ощущения человека, который носит костюм, который ему мал. Вроде хороший костюм, но мал. Рукава коротки, брюки, в плечах жмет — и вообще. Вот именно — «и вообще». И он все время чувствует себя неудобно. У меня было ощущение, когда возникала какая-то неформальная атмосфера в компании или на репетиции, на съемочной площадке, что он категорически не мог надолго в нее влиться. Он пытался пристроиться к этой атмосфере — вроде общие шутки, смех и так далее. И вроде, слава Богу. Но наступал момент, когда он все равно оказывался в стороне, в одиночестве, наблюдающим за всем за этим... я бы сказал, с плохо скрываемым раздражением, с такой... ну, назовем это печалью — я не хочу употреблять более сильных определений.

Во многом это сказалось и на его творческой судьбе. Он ведь много снимался, в разных картинах, и артист замечательного дарования, но... Сталкер был один...

Никита Михалков. Александр Кайдановский в воспоминаниях и фотографиях / [Сост. Е. В. Цымбал]. — М. : Искусство, 2002

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera