Ему было пятнадцать лет, когда он впервые попал в театр. Ошеломленный спектаклем, он тут же решил свою судьбу. Только театр! Дома пугают неведомыми трудностями таинственного и ненадежного актерского ремесла. Дома свет рампы никому не кажется притягательным. Но Марка невозможно переубедить. [...]
Бернес видит на сцене Михаила Чехова, Николая Радина, Степана Кузнецова и, благодарный судьбе, будет вспоминать их через много лет. Николая Мариусовича Радина он будет считать своим учителем. Но, строго говоря, никто его специально не учил. Он учился у всех, кого видел и ценил. Был у него и такой дар — наблюдательность. Он внимательно присматривался к опытным мастерам сцены. Попусту времени не терял. [...]
В начале 1933 года завершил свою деятельность театр, известный москвичам по имени дореволюционного антрепренера — «бывший Корш», и Марк Бернес перешел в Театр Революции. Он по-прежнему играет «третьи роли». Но близится его час, мечта о киноэкране начинает сбываться: в 1935 году Бернеса позвал кинематограф. Ему предложили эпизодическую роль в фильме, который снимал режиссер Евгений Червяков.
Картина называлась «Заключенные» и имела большой зрительский успех. Марк Бернес исполнил в этом фильме эпизодическую роль. Его персонаж промелькнул в кадре, не привлекая к себе внимания. Удачным был не выход на экран, а приход в кинематограф. [...]
Начались съемки фильма «Человек с ружьем» («Ноябрь»). Снова подступает Бернес к режиссеру — вызывается сыграть паренька с Нарвской заставы. Юткевичу нравится эта идея, его вообще привлекает актерская инициатива. Он поддерживает Бернеса, хочет ему помочь. Но колеблется, у него появились обоснованные сомнения. Внешние данные актера не вяжутся с представлениями о том, как может выглядеть простой рабочий паренек с городской окраины.
Будь у режиссера время поразмыслить, поработать вместе с актером — может, быстрее отпали бы сомнения. Но времени не было. Шла напряженная работа. Немало труда стоило воплощение на экране образа Ленина — Юткевич и Штраух решали стоящую перед ними задачу. Хватало режиссеру и других забот. Представленный самому себе и полагающийся прежде всего на себя, Марк Бернес принялся строить судьбу не существующего в сценарии персонажа, а с тем — и свою актерскую судьбу. [...]
Говорят, на съемках — в перерывах, а то и во время работы — Бернес от полноты чувств распевал всякие песенки (не всегда приличные, между прочим). Режиссер, с удовольствием слушая, посмеивался вместе с другими и однажды сказал, что было бы хорошо, если бы Марк дал какую-нибудь песню своему персонажу.
Бернес загорелся. Стал перебирать все песни, которые знал, — подходящей не было. Принялся уговаривать знакомых спеть что-нибудь, подсказать — тот же результат. Он извелся, но в критический момент его выручил второй режиссер (тогда говорили «сорежиссер») Павел Арманд — талантливый и скромный человек, с чувством меры и стиля, Арманд сочинил для Бернеса песню, актеру и режиссеру она понравилась.
«Тучи над городом встали» — это непритязательный городской романс, жанр не новый, известный. Песня с безупречной чуткостью стилизована в духе фабричного уличного фольклора — лирическая и бедовая, о поцелуе в уста и о народном счастье, о грозном текущем моменте и об историческом переломе, с любовью до могилы и с безбрежной мечтой о будущем — емкая песенка. Слились в ней судьбы нового героя и судьба молодого артиста: «Далека ты, путь-дорога...» Песня стала популярной. Свела воедино или передала «в общем и целом» движение реальных человеческих судеб. [...]
Отныне Бернес — профессиональный киноактер. И в следующем, 1939 году он снимается в двух картинах, поставленных на Киевской киностудии, — в «Большой жизни» (первая серия) и в «Истребителях». [...]
В 1943 году Бернес снялся в «Двух бойцах» — это была его следующая работа в кино. Он играл блистательно. [...]
Роль Аркадия Дзюбина — это прежде всего характерная роль, острохарактерная. И комедийная. А уж затем, в своем развитии — героическая. Достойного кандидата на такую роль в поле зрения режиссера не было. Необычное сочетание требуемых качеств исключало подбор актера по амплуа. Не зная, на ком остановить свой выбор, режиссер устроил конкурс претендентов, коих насчитывалось около двадцати. Без Бернеса, его и в конкурсе участвовать не пригласили.
И все же актер получил работу, как сам рассказывал — вымолил ее у режиссера. А затем, к удивлению работников киностудии, благодаря настойчивым требованиям Лукова был утвержден на роль. Вряд ли обнадеживали режиссера результаты проб, скорее убеждала в правильности выбора творческая страсть Бернеса. Но страсть — полдела, и все, что с нею связано, лишь свидетельствует о возникшем доверии Лукова к Бернесу. Спору нет, актеру следует доверять, но доверие нужно оправдать, а в искусстве оно не всегда оправдывается.
Роль у Бернеса долго «не шла». Работа оказалась обескураживающей и мучительной. Месяца через полтора после начала съемок на студии стали поговаривать: картину надо спасать, надо заменить актера. Укорять в близорукости некого, коллегам были видны несоответствия актерских данных тому характеру и образу, который представлялся при чтении повести и сценария. Видел это и режиссер, он не просчитался в доверии к актеру, поскольку не надеялся на дар перевоплощения, нет, работая с Бернесом, Луков стремился прийти к творческому результату, частью одолевая, частью сохраняя очевидные несоответствия литературных характеристик и актерских данных. [...]
Его следующая кинематографическая роль весьма способствовала упрочению сквозного образа. Он вновь солдат, новым светом засияла звезда — Бернес выступил в роли шофера Минутки. Был в той роли секрет, которым владел тогда разве лишь режиссер-постановщик. Уж он-то знал: Минутка запомнится навсегда. [...]
В эпизодической роли Бернес умел открыться сразу. Не от бога умение — оно нарабатывалось. Он отыскивал для себя всякого рода приспособления, чтобы зритель, увидев Минутку, тут же узнал, кто перед ним. И чтобы сам он, актер, произнося свою первую реплику, был уверен: его героя, без сомнения, поймут. [...]
Поклонники его таланта с удивлением слышат, что за всю свою великолепную кинематографическую жизнь он сыграл всего лишь две главные роли. Не может быть! Но — факт. Эпизоды ширились и укрупнялись в нашем восприятии, связывались воедино личностью Марка Бернеса. И он тому помогал, ибо играл, как пел, без ложной скромности: «Здесь ничего бы не стояло, когда бы не было меня». Это творческая дерзость, это высота притязаний настоящего художника. Это гражданское достоинство, глубокое уважение к тому, что создавал артист, к образу народного подвига. [...]
Киноактер Марк Бернес принимал участие в сборных концертах — так называемых массовых зрелищных мероприятиях. Броские афиши: «Встреча с любимыми героями», «Праздник искусств». Предупредительная надпись на программке: «Праздник состоится при любой погоде». Открытые площадки — летние театры, заводские стадионы. Тысячи зрителей. [...]
Песня повела Бернеса верным путем, а кинематограф, надо прямо сказать, актера не поддержал. [...]
Он появлялся на экране реже, чем того хотелось бы зрителям. А тех ролей, к которым он чувствовал призванье, в кинематографе не было. Вдобавок нужно учесть, что Бернес был весьма разборчивым актером и не на каждое предложение отвечал немедленным согласием. Снимался только тогда, когда надеялся, что столкнется с истинным творчеством и сумеет раскопать в материале роли нечто интересное ему и зрителям. [...]
Был момент, когда казалось, что кинематографическая популярность Марка Бернеса вот-вот получит мощное подкрепление. Фильм, заставивший подумать об том, сам по себе не был примечательным событием высокого искусства, но популярным был. Это «Ночной патруль» (1957), где Бернес сыграл роль вора-рецидивиста по кличке Огонек. [...]
А годы, что делать, идут. И конечно, хочется больше успеть. Но не хвататься же за любую поделку. Бернес отклоняет бесперспективные предложения. [...]
Он снимался все реже и реже. Продолжал считать себя киноактером. Видел в киноискусстве цель и смысл своей жизни. А ролей, новых, заманчивых, не было. Подрастающие поколения зрителей раньше знакомились с Бернесом-певцом, чем с Бернесом-актером.
В кино Бернес постепенно отодвигался за кадр. Не по чьей-то злой воле, нет. Ему было интересно попробовать себя в новом деле. И он охотно дублировал других исполнителей в фильмах республиканского и зарубежного производства. Дубляж — работа тонкая. Хорошо озвучить роль — значит стать чьей-то «говорящей душой». Совместиться с каким-то актером, каким-то героем в деловой обстановке тонателье, где кольцо за кольцом проходит перед тобой разрезанная на куски чужая картина, чужая жизнь. Это особое перевоплощение — установление тесного родства, переселение души — Бернесу удавалось вполне. Он во всем был артистичным и всегда достигал высокого профессионализма. [...]
На эстраде возникал тот самый образ, что сложился из лучших киноролей Бернеса, но, чувствовал артист, кинематографом не был исчерпан и не был завершен. На концертной сцене, на радио, на телевидении артист упорно доказывал жизнеспособность этого образа. Его насущную общественную необходимость. Стремился песней продлить связь с киноаудиторией. У эстрадной песни, не раз говорил он, есть своя самостоятельная ценность и своя социальная судьба. Но, не лишая свою песню ни того, ни другого, Бернес нагружал ее содержанием сыгранных им в кино и не сыгранных ролей. И потом себя на эстраде называл киноартистом.
РЫБАК Л. // Мастера советского театра и кино: Марк Бернес. М., 1976.