...В феврале 1918 года у парадной двери моей квартиры раздался резкий звонок. Отворив дверь, я увидел «короля экрана» Ивана Мозжухина, он вошел, скорее — ворвался в переднюю и, даже не поздоровавшись, закричал:
— Едем! Одевайтесь! Нас ждут!
Мои недоуменные вопросы он немедленно прервал:
— Едем! Нас ждут Ермольев, Протазанов, мы ставим «Отца Сергия» Толстого, вы будете работать с Протазановым, будете его правой рукой. Да едемте же... — Снял с вешалки мое пальто. — Одевайтесь! Нас ждет машина!
И вот мы мчимся по Арбату в хоромы киноателье.
Со сказочной быстротой разбогатевший Ермольев оказался в первых рядах кинопромышленников. Кабинет роскошный, даже слишком роскошный. Стены увешаны фотографиями знаменитых протазановских картин. Ермольев одет по последней моде, какая-то обшитая черным шнуром визитка, галстук-пластрон. Меня он принял очень приветливо.
У окна стоял высокий, стройный человек в солдатской шинели, это был Протазанов — один из лучших, если не лучший кинорежиссер того времени. Нас познакомили. Увидев на стене фотографии «Пиковой дамы», я с пылом начал говорить о том впечатлении, которое произвел на меня фильм, упомянул о своей постановке «Пиковой дамы» в опере.
Протазанов перебил меня:
— Я видел вашу «Пиковую», у нас с вами во многом оказалось единомыслие.
Мозжухин подхватил его реплику:
— Надеюсь, что в работе с господином Ивановским найдется и единодушие!
Протазанов, прощаясь со мной, посоветовал перечитать «Отца Сергия» и завтра же приехать на фабрику для разговора о сценарии. Мозжухин ушел вместе с Протазановым. Ермольев усадил меня в бархатное кресло:
— Вам будет интересно работать с Яковом Александровичем, это талант, настоящий талант! А о деньгах вы не беспокойтесь, мы вас не обидим.
Так я стал работать в кино. <...>
В присутствии Протазанова Ермольев сказал:
— Следующая постановка нашей фабрики отдается вам. Яков Александрович за вас ручается. <...>
Я работал с увлечением и прямо-таки был счастлив, когда Римский сказал: «С вами легко». Приходил Протазанов, но в съемки не вмешивался. Однако я узнал, что монтажница Шура показывала ему отснятый материал. Шура таинственно в тишине и мраке просмотрового зала сказала:
— Был Яков Александрович, смотрел весь материал, ничего не сказал, ушел, но я знаю — ему понравилась ваша работа.
Шура даже по походке чувствовала настроение Протазанова.
Среди съемочного дня — перерыв: «Пожалуйста обедать, Александр Викторович». Обеды обильные, купеческие, но выходили они боком. Частенько звали меня в кабинет директора, Ермольев ласковым голосом говорил:
— Вы постарайтесь сегодня отснять декорацию, а назавтра мы вам новую соорудим.
Я, конечно, соглашался, но, чтобы кончить декорацию, нужно было работать до двух часов ночи. В павильоне появлялся Ермольев и, обращаясь к старшему рабочему, кричал:
— Яков! Чтобы к утру была готова новая декорация для режиссера, получите двадцать пять целковых.
В два часа ночи я на извозчике трясусь домой, а в девять утра, невыспавшийся, усталый, снова снимаю, снимаю...
Ивановский А.В. Воспоминания кинорежиссера. М.: Искусство, 1967. С. 130-160.