Фильм начинается почти идиллической пейзажной зарисовкой. Широко разлился Юкон, на берегу его раскинута палатка золотоискателей. Из нее выбегает собака, неся в зубах ведро. За ней следует человек. Это Майкл Дейнин. Приветливо светит солнце, чиста и красива река. Майкл черпает из нее воду, затем достает из кармана свирель и весело играет, приплясывая вокруг собаки.

Просыпаются и другие обитатели палатки. Их неторопливо «представляют» зрителю. Надпись: «Председатель правления швед Ганс Нелсон». Так сразу Кулешов, если так можно выразиться, социологизирует ситуацию. Это не просто, как у Джека Лондона, свободное содружество искателей счастья, а маленькое акционерное общество, своего рода модель буржуазного предпринимательства. Ганс Нелсон в исполнении С. Комарова — человек жесткий, резкий, грубый. Следующая надпись: «Жена Нелсона Эдит». Она показывается читающей с утра Библию, что тоже сразу социологизирует образ. Джек-лондоновская Эдит хлопотала бы, готовя завтрак, но в фильме этим занят Майкл, а Эдит молится, одновременно расчесывая волосы, прихорашиваясь. Затем мы знакомимся с двумя другими акционерами, их роли исполняют П. Подобед и П. Галаджев. Один курит трубку, другой зашивает дырку на брюках. В фильме оба этих персонажа имеют чисто служебные функции, их характеры никак не раскрываются. Ясно лишь, что они вполне под стать Гансу: грубые и алчные добытчики золота. Майкл — младший в их компании. Кулешов не случайно взял на его роль В. Фогеля, актера с большим человеческим обаянием. Его герой тотчас вызывает в нас симпатию, он добрее, мягче, даже, можно сказать, интеллигентнее всех остальных акционеров. Они относятся к нему явно свысока, помыкают им, но именно Майклу выпадает удача. Он находит золото. Всеобщая радость, но радость, не вызывающая у зрителя ответного чувства. Алчность явственно читается в глазах этих людей, их руки жадно тянутся к принесенному Майклом большому тазу с драгоценным песком.

<...>

Я уже говорил, что в исполнении Фогеля Майкл Дейнин выглядит человеком симпатичным, приятным. И он, бесспорно, вызывает сочувствие у зрителя. Конечно, Майкл тоже алчен до золота, и эта алчность заставляет его пойти на убийство. Но в самом его преступлении ощущается и протест против несправедливости, которую он терпит от своих товарищей. И даже больше — это протест против общества, которое помыкает слабыми и обездоленными. Пожалуй, тема такого протеста не получила в фильме полного и глубокого выражения. Она скорее угадывается, домысливается, чем рельефно выявляется в ткани произведения. акцентируя свое внимание на детальнейшем анализе внутреннего мира Эдит, Кулешов меньше обращается к исследованию психологии ее протагониста. Выразительно и сочувственно показывая его муки, режиссер волей-неволей подводит нас к мысли, что Майкл своими страданиями искупает свой грех. Но достоин ли он такого искупления, можно ли простить его вину? На интеллектуальном уровне ответ на этот вопрос может быть дан, скорее, отрицательный. Эмоционально же мы привязываемся к герою. В блестяще снятой сцене, когда хижину неотвратимо заливает водой и связанному, беспомощному Майклу угрожает гибель, мы напряженно переживаем за его судьбу, жаждем его спасения. Однако нам тут же, через Эдит напоминают, что он все-таки убийца, и наше движение души в его сторону встречает на своем пути некую невидимую, но прочную преграду.

Как надо относится к Майклу? Как надо относиться к самой дилемме жизни по душе и жизни по закону? Эти вопросы ставятся фильмом, но не решаются категорично и определенно. Кулешов категоричен лишь в одном: неприемлемо ханжество, доктринерское законопослушание, ведущее к издевательству над личностью. А личностью является даже и тот, кто совершил преступление. саму же поднятую проблему каждый из нас, зрителей, должен самостоятельно обдумать, взвесить, пережить.

В финале Кулешов как бы вознаграждает Майкла за пережитые нравственные муки и физические страдания. Веревка, на которой повесили Майкла, обрывается. Он уходит прочь. Вероятно, Кулешов вспомнил здесь о старом средневековом обычае: если судьба сохраняет жизнь повешенному, то второй раз его не казнят. Это даже не обычай, а народное поверье и пожелание. На практике все чаще было иначе: палач, исполняя приговор, вешал и дважды и трижды. Народ же считал, что это слишком жестоко.
<...>

Громов Е. Л.В. Кулешов. М.: Искусство, 1984. С. 191-196.