[...]

Я и сейчас не совсем понимаю, как это получилось. Но если докапываться до сути — Стругацким, кажется, впервые повезло с киновоплощением: есть, конечно, выдающиеся картины Германа и Тарковского, но оба они высказываются в собственной манере, используя Стругацких как повод. «Трудно быть богом» («История арканарской резни») Германа — фильм, точно следующий фабуле и духу романа, да и «Сталкер» ни в чем не отступает от тринадцатого варианта «Машины желаний», но средствами авторского кино Стругацких выразить трудно, как ни парадоксально это звучит. Стругацкие — это ведь еще и стремительное действие с супергероем в центре, и все атрибуты традиционной фантастики — от межпланетных перелетов до инопланетных монстров, — и репризные диалоги, и черный юмор, и непредсказуемость финала. Стругацкие — это динамит. Бондарчук (думаю, однако, что в этом случае можно говорить о полноправном соавторстве режиссера, продюсеров Александра Роднянского и Сергея Мелькумова и сценаристов) первым нашел меру и прошел по лезвию: между боевиком а-ля «Трудно быть богом» Питера Фляйшмана и босховским парадом уродов и пыток в гигантской фреске Германа. Проза отцов-основателей современной российской фантастики впервые адекватно переведена на язык кино. Думаю, здесь огромна заслуга Марины и Сергея Дяченко — знаменитых на всю Европу киевских фантастов, написавших (при участии Эдуарда Володарского) лаконичный и прозорливый сценарий. Они не осовременивали Стругацких, о нет. Все проявилось само. Единственное отступление от фабулы — реплика Гая Гаала на вопрос Макса о том, кто такие хонтийцы, главные враги, и почему они так ненавидят своих соседей: «Раньше мы были одним государством. У нас была общая история». Ну так ведь в романе примерно так и сказано — «До войны они нам подчинялись, а теперь мстят».

А остальное — чистые Стругацкие: облучатели, действующие на большинство; меньшинство, называемое выродками; истерические крики про враждебное окружение, про подонков и мразей, подкупленных грязными хонтийскими деньгами; телевидение, неуклонно бубнящее про стремительно выросший жизненный уровень... Мутанты, которым уже ничего не надо — дали бы помереть спокойно. Страх перед Островной империей и ее белыми субмаринами: «Ты их хочешь привести сюда, Максим?!». Схема идеально перенеслась в новую реальность: поневоле поверишь в пророческий дар всех серьезных фантастов.

Дело, конечно, не в политической актуальности — Стругацкие ведь писали не антисоветское сочинение, чего бы там ни думала цензура. Это было для них мелко. Они исследовали мир Саракша — вогнутый, изолированный, свято убежденный в своей замкнутости. Жители Саракша думают, что живут на вогнутой поверхности, — там у них так рефракция устроена, горизонт по краям загибается кверху. Вот этот мир, из которого нет выхода, как раз и выступает главным объектом художественного исследования. [...]

История Максима Камеррера, в сущности, — версия шварцевского «Дракона»: излучатели-то он убрал, зомбировать население запретил. А дальше? А дальше выберутся, уверен он: главное — дать людям жить самим. Тогда они непременно найдут выход. Так мог думать Камеррер, так казалось Стругацким, но Дяченко и Бондарчук в этом далеко не так уверены. Не зря Странник в исполнении Алексея Серебрякова настроен в финале так скептически и разносит Камеррера в пух и прах не дружески-снисходительно, а с самой натуральной ненавистью. Что мальчишка натворил, на что посягнул? Или он действительно допускает, что на Саракше можно иначе?! В том-то и дело, что Странник, оказывается, всерьез рассчитывал на излучатели. Они бы здорово ему помогли при подготовке переворота. И все, глядишь, обошлось бы малой кровью. А теперь, когда люди будут решать свою судьбу сами, — они могут такого наворотить... И когда Камеррер — его превосходно играет двадцатилетний дебютант Василий Степанов — орет окровавленным ртом, что при его жизни никто здесь больше не построит ни единого излучателя, создатели картины, безусловно, на его стороне, да и зрители, пожалуй, тоже, но вот достаточная ли это гарантия от диктатуры? Мы-то уже знаем, что она и без всяких излучателей обходится, и в идеологии не нуждается, и все отличие новой диктатуры от старой будет в том, что при новой не будет выродков. Исчезнет критерий, по которому они определялись. И когда в финале камера поползет вверх, напоминая о «Солярисе», и полетит над Странником, Зефом, Вепрем, Максимом и Радой — мы увидим, что мир Саракша действительно расположен внутри замкнутой сферы, как и утверждали местные ученые, а остальные гипотезы не подтверждаются, и выхода нет... Но вряд ли создатели фильма подводили к такому выводу. Им просто хочется напомнить нам, что рефракция—штука сильная и от излучателей не зависит. Так что бороться с ней придется самостоятельно. [...]

Быков Д. Вогнутый мир // Огонек. №39. 28.09.08