«Это было недосягаемо»

Он стоял с моей подругой и своим товарищем. Сдали экзамен — что делать? Пойдемте вечером смотреть «Титаник», старый, в парке культуры. Там был кинотеатр. Договорились, пришли только я и Александр Яковлевич [Аскольдов]. И потом меня Александр Яковлевич проводил домой, я жила на Болотной площади... И уже с этих пор он стал мне звонить каждый день.

Потом он меня увлек в театральные дела, наступили каникулы, были куплены билеты на каждый день в театр. Во все: во МХАТ, в Малый, в Современник. Центральный детский тогда был очень хорош, там же Эфрос был... Ну, конечно, мы дружили с Любимовым [...] У них были дружеские отношения до последнего дня жизни буквально. Мы его навещали в Израиле и так далее. Александр Яковлевич многое сделал, чтобы облегчить его жизнь, была возможность. Он считал для себя театр, конечно, главной жилой в жизни. Забегая вперед, он мне в последнее время сказал два раза: «Знай, я на эстраде сделал бы больше, чем в кино». [...]

Я себя считаю человеком обыкновенным, но он человек был необыкновенный: все, что он любил, все, что делал... Как он почувствовал ко мне расположение, то мне уже жизни не было. Каждый день, с утра до вечера он должен был знать, где я и что. Вот я была под таким колпаком. Поступила я в институт международных отношений, на год раньше кончила школу, я очень хорошо говорила по-французски, потому что дедушка мой меня снабжал деньгами, чтобы я занималась у настоящего француза. В институт поступила спокойно — чистая биография, это же очень важно было. Александр Яковлевич не мог: у него расстрельный отец, сидела в тюрьме мать. Это же всю жизнь было на нем. Висело и мешало ему. И негодяи этим пользовались, завидуя и конкурируя, подсовывали эту тему. В 1953 году мы поженились.

[...] В университете он все время был в семинарах, связанных с русской драматургией. Но случилась такая вещь на третьем курсе... Была статья Померанцева «Об искренности в литературе» (1953), напечатанная в «Новом мире». Поднялся страшный шум, это были первые прорывы оттепели. И на эту статью обрушились все ортодоксальные критики, все журналы, все наши известные издания. И только одна статья в «Комсомольской правде» защищала ее. Она была подписана двумя-тремя аспирантами и Александром Яковлевичем. И начали их, в общем, громить. Есть даже бумага и номер (все у меня записано) отдела пропаганды ЦК, где они порицаются, и требуется обратить внимание университетского начальства. Те были аспирантами, а он студент. Но есть одно «но»! Дело в том, что напечатала «Комсомольская правда», а редактором был Аджубей. А Аджубей был зятем Хрущева, поэтому дальше они не стали устраивать взрыв... И это дело погасло.

Но в личном деле это обстоятельство застряло. И, конечно, когда он писал диплом, очень хорошо он выступил — ему не дали рекомендацию в аспирантуру и послали его учителем русского языка и литературы в Литву. Он туда приехал, а там «зеленые братья» вовсю орудуют. Никто по-русски не говорит. Ну он взял бумагу о том, что никто русский язык не хочет учить и вернулся в Москву.

 

Литературный институт имени Горького. Разгар оттепели

 

[...] Преподаватели в Литинституте были, в общем, кто... Ну, Паустовский, Каверин, Иванов, Тарковский — в общем, это были сливки нашей великой литературы. Студентами были Белла Ахмадулина, Рождественский, Евтушенко. И, конечно, они сразу реагировали на все, что происходило в жизни. И эти собрания, они очень много дали и Александр Яковлевичу, и другим, потому что обменивались мнениями.

Паустовский прекрасно выступал, Тендряков прекрасно выступал. Все, так сказать, очень критически по отношению к обществу и существующим порядкам. Совершенно вразрез с тем, что было раньше. Он написал диссертацию, но защитить ему не дали. Почему? Потому что он консультировал спектакль «Бег» в Сталинградском театре и написал потом статью об этом, рецензию в журнале «Театр». [...] В журнале замечательные люди, вся наша критика была там: и Вишневская, и Зоркая, и Туровская, и Саппак Володя, но во главе комиссии драматургии был Сафронов — это мракобесная, так сказать, фигура. И у Александра Яковлевича было уже публичное столкновение, дважды, где тот был смят, и возненавидел Александра Яковлевича и не допустил его к защите. Ну а тут он погрузился в кино и уже ничего сделать не мог.

 

«Комиссар». Начало работы

 

«Оттепель и вот эти все наши надежды ушли в прошлое. Все это не оправдалось. Не получилось. И я понял, что ничего уже не будет, надо успеть сделать фильм».

И он написал сценарий «Комиссара», поехал в Миасс, где снимал Герасимов, и повез ему сценарий. И вот Александр Яковлевич прислал телеграмму, о том, что Герасимову понравился сценарий [...] Все вот эти специалистки по сценариями, включая эту самую даму... Она заведовала кафедрой драматургии в ГИТИСЕ плюс еще на студии Горького. Все она знала. «Да вообще нельзя сделать из этого сценарий. Это не сценарий. Фильма такого быть не может». Ну, Александр Яковлевич ее тоже взял в оборот, и от нее тоже ничего не осталось, от этих аргументов. Они все обозлились на него, возненавидели, что не удалось его уложить на лопатки.

 

1967 год. Сдача картины

 

Ну а потом в 67 году, когда сдавал картину, он сдавал картину в августе, Баскаков был на следующий день и сказал: «Это второй «Броненосец „Потемкин “», - сказал и уехал. «Мы вас пригласим».

Пригласили его очень не скоро, а за это время все очень изменилось, были написаны документы о том, что фильм этот антирежимный, антисоветский, там все надо переделывать. И пошло, и пошло... [...] Поддержка была очень большая. А потом был суд, и все они выступали, даже Нонна и Ролан. Решался вопрос: профессионал ли Александр Яковлевич. Суд решил, что не профессионал. [...]

Товстоногов очень внимательно относился к Александр Яковлевичу, и, когда он посмотрел фильм, он... Приехал обалдевший из Москвы Товстоногов, ходит по кабинету и говорит: «Колоссально! Колоссально!» Про «Комиссара». А потом он написал в правительство письмо, дважды. А когда обсуждали картину, так двое выступили, что «какое безобразие — картину еще не приняли, а всем показывают». То есть Товстоногов, который приехал куда в Москву как депутат Верховного Совета, лауреат Ленинской премии, первый режиссер страны, и вот эти вот шавки: «всем показывают». Потому что вышло из-под контроля... Понимаете, с ними бороться нельзя было, они, как глисты, их поймать невозможно, они вылезают из рук, вот эти вот ядовитые, которые уничтожали всю нашу жизнь.

Вы отговаривали его от фильма «Комиссар»?

Нет, ну зачем? Я его поддерживала даже... Мой характер считался таким несговорчивым, резким, иногда. Нет, я не могла. Даже, может быть, зря. Я не могла никакую другую тактику выбрать. Я не имела никакой тактики. Я как-то так бросилась его поддерживать — видимо, так чувствовала, даже не отдавая себе отчета в значительности того, что он делает, того, что он может сделать. И я вначале даже людям говорила, но потом я поняла, что люди меня не понимают, и перестала говорить. У него были, конечно, просчеты: он не практичен, не рассчитывал силы. А так, знаете, с таким мужчиной жить — можно даже как женщине уставать, потому что он же был очень... энергии было у него необыкновенно много...

 

Первое исключение из партии

 

Это было заочное исключение и есть его выступление на следующем собрании. Вот вы его прочтите. Так, в общем-то, люди не выступают... Он выступал так, как будто он победитель всего этого собрания. Во время его выступления секретарь по идеологии горкома побежала со сцены и ещё там один... Потому что было ясно, что все оказались, простите, в одном месте после этого. Он выступил, сел, позвонил мне, говорит: «Я выступил». А перед этим он позвонил Ромму, говорит: «Михаил Ильич, я буду выступать — они меня исключили». А Михаил Ильич говорит: «Саша, говорите так, как говорили бы на моих похоронах!» Вот это было первое исключение — в Госкино.

 

«Завещание» и второе исключение из партии

 

Он работал в концертном зале «Россия». [...] Входит он как-то к заместителю, а у него на столе полно меховых шапок на столе. Или вот в дефиците были микрофоны. Купили, скажем, три микрофона на зал, и украли... Это же ведь была лафа — все, что давалось в зал, все воровалось. И вот везде стояли рулоны — чтоб воровать. Всё воровали. Вот поэтому его и обвинили в том, что он ворует.

Он там руководил, но денег не получал — 400 рублей, какую-то чепуху — в основном он просто-напросто себя реализовывал. «Святая к музыке любовь» — это же его постановка. Ездили мы вместе в Латвию с Раймондом Паулсом, тот очень хотел, но боялся обратиться к своему начальству, не дай бог. Но Александр Яковлевич все пробил и поставил этот спектакль. Паулс стал народным после этого. Вначале оба получили благодарность, а потом Александр Яковлевича стали выгонять... потому что это было недосягаемо. Даже этот спектакль.

А потом, когда он сделал «Завещание», то это совсем уже было... с портретами стоят. Собственно говоря, всё это потом... Но это было сделано очень сердечно сделано. Это портреты погибших, а теперь это все Путин использует, вот откуда все пошло... Это был не «Бессмертный полк», в этом была сердечность, причем все надо было пробивать — даже колокола не разрешали. Этот спектакль был последний, тот, который теперь директор, он пришёл и сказал, что надо его снять, потому что он бездарен, а еще он вор. А прокурор из какого-то района сказал, что ему «семь лет полагается». [...]

 

1987 год. Московский кинофестиваль

 

У Александр Яковлевича была замечательная подруга Марианна Таврог. Марианна звонит и говорит Александру Яковлевичу: «Саша, вы знаете, завтра будет пресс-конференция?» А он не ходил, идет фестиваль, а он никто, ничего, никому он не нужен. «Марианночка, ну что я пойду... Вы же знаете, как ко мне относятся». «Да, но вы знаете, Саша, что-то...» И вдруг он утром мне говорит, что пойдет. Надел кеды, красную рубашечку, которая висит, клетчатая такая... Через два часа звонок: «Света, я выступил. Что-то будет происходить». Вот, что он мне сказал. Я быстро одеваюсь: платьице, все такое... Еду туда. Ну вот я приезжаю и вижу, что там все шелушится вот так... Значит, в чем дело...

Запись пресс-конференции ММКФ в 1987 году, выступление Александра Аскольдова (кадры из документального фильма «Александр Аскольдов. Судьба Комиссара» (2005 г.) реж. Валерий Балаян):

«Я сделал фильм о раковой опухоли человечества, о шовинизме. Шовинизм — это главный враг нашей революции и нашего общества, но есть силы, какие-то безымянные фильмы в нашем обществе, которые мешают этот фильм увидеть даже в этом дискуссионном клубе. Я считаю, что это глубоко неверно. Я считаю, что это подрывает основы гласности и подрывает замечательные усилия, которые... по реализации той великой программы, которая наметила партия в меру своих сил пытается осуществить Союз кинематографистов. Я прошу, руководствуясь уставом дискуссионного клуба, дать мне возможность показать этот фильм на этом экране»

И всё! Вся Перестройка закрылась, перестала существовать. А в президиуме сидели все «перестройщики», все члены этой бригады. Уже посетили они Америку, уже Советско-Американскую инициативу создали. Все хорошо — кроме одного, а это никому не нужно.

[...] В этот же день, когда он выступил, Климов его нагнал там наверху и говорит: «Саша, а вы знаете, что Горбачев против фильма?» Саша, который в принципе не ругался, сказал, куда он послал Горбачева, если Горбачев против.

 

Показ фильма «Комиссар»

 

Александр Яковлевич увидел маленькое объявление, на котором было написано, что будет фильм «Комиссар» показан. Я в зал пришла, сижу там. Александр Яковлевич не пришел. Они с Маришкой вокруг ходят. В коридоре, на улице стоял... В общем, началось. Перевода как такового не было, потому что никто не был готов к переводу... Начались восторженные крики иностранцев: «Браво!» На проходе обреченных замер весь зал.

Евтушенко сразу вскочил на сцену: «Пропустите Аскольдова!» Он стоит, а его не пускают, потому что толпа, все ждут. Вошел на сцену. Потом появился Гусман, потом какое-то мероприятие должно было быть, и всех желающих вниз, а внизу пресс-конференция. Половина сидит на полу: я за столом, со мной какая-то журналистка, французский журнал тоже разговаривает, полуфранцузский, полуанглийский, не поймешь... всем интересно, все спрашивают какие-то подробности. И пресс-конференция: Саша, Нонна, Рая и Ролан. Ответы-вопросы, ответы-вопросы, это продолжалось очень долго, два с половиной часа. И было душно, маленькое все-таки помещение, народу полно. И тут же сразу: «Приглашаем на Сан-Францисский фестиваль!» И, значит, Плахов объявляет: «Только что пришло извещение: фильм выпущен». Ну, хорошо — выпущен.

 

Беседу вела Арина Раннева. Специально для проекта «Свидетели, участники и потомки».