Цельный, единый трагедийный образ фильма вырастал в слиянии сквозной идеи и действия, психологии и пластики с изумительной музыкой Шостаковича. Она «словно наполняет весь фильм, — писал музыковед Г. Орлов, — затихая на время в красноречивых и тоже музыкальных паузах. Она не только выражает чувства героев, зарисовывает ситуации; она становится голосом далекой эпохи, человеческой совести и тайных мыслей автора, голосом самой трагедии...
Гамлет, Увертюра, 23–36 такты Д. Шостакович
Тот же голос слышится и в легком ветерке безумия, который проносится в сцене помешательства Офелии. Нежный, ломкий тембр клавесина, печально-сладостная мелодия струнных в духе мадригалов Монтеверди рисуют этот образ прозрачными красками, легкими штрихами. В сценах безумия музыка достигает высокого трагизма без малейшей аффектации, оставаясь такой же тихой и прозрачной.
Замечательные находки, рассыпанные в партитуре Шостаковича, окрыленность его фантазии, безошибочно следующей за сложными внутренними поворотами трагедии, не случайны. Из всех трагедий Шекспира «Гамлет» наиболее близок духу его творчества.
В целом ряде эпизодов фильма мы слышим в разнообразных воплощениях столь специфичные для него скерцозные движения. Повсюду они сопутствуют Гамлету, аккомпанируя или контрастируя его мыслям. Таков стремительный проход Гамлета по залам замка, охваченного оживлением свадебного пира, этой выставки лжи, лицемерия, нравственной неполноценности. Таковы гротескный танец появления бродячих актеров, музыка приготовлений к спектаклю, основанная на звучаниях настраиваемых инструментов, торопливая игра придворных музыкантов, напуганных выходками Гамлета.
Композитор заставляет нас воспринимать мир глазами Гамлета, в пронзительном свете его иронии, окружая ореолом презрения ничтожества в роскошных одеяниях.
«Гамлет» — не только трагедия утраченных иллюзий, но и трагедия нравственного долга. И этой его стороне созвучно творчество Шостаковича — высоким этическим пафосом, непреклонной стойкостью духа, утверждающего себя в борьбе, в преодолении сомнений. В мужественной экспрессии медленных разделов его симфоний, в типично «шостаковичевских» темах упорно-сосредоточенного раздумья этическое начало его музыки выступает на передний план. Многократно возвращается на протяжении фильма тема одиноких размышлений Гамлета, скорбная мелодия, приводящая на память начало Десятой симфонии. В героически твердой поступи эта тема заключает фильм, сопровождая торжественное шествие воинов Фортинбраса с телом Гамлета, поверженного, но исполнившего свой долг"
Г. Орлов. «Советская культура», 1964, 25 мая.
