Любовь Аркус
«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
У фильма странная судьба. Написанную трехкратным лауреатом Сталинской премии Верой Пановой киноповесть о первой любви собирался превратить в кино Ролан Быков, но «Мосфильм» не дал добро. В Ленинграде начальство оказалось куда менее зорким. Постановку доверили молодому Юлию Файту, которому тогда не было и тридцати лет. Этот фильм подпортит ему карьеру на долгие годы, став при этом его лучшей работой.
Некоторые эпизоды были пересняты по требованию начальства, некоторые — вырезаны. Стоило фильму выйти в прокат, как ему присудили низшую прокатную категорию, фактически убрав с экранов. Режиссера уволили с «Ленфильма». В дальнейшем он снимал научно-популярные и документальные картины на «Леннаучфильме», работал на телевидении и даже снял пару игровых картин, вполне неплохих. Полка не полка, но своего зрителя фильм искал долго. До реставрации и показа на кинофестивале «Белые столбы» в 2017-м, его не крутили по телевидению, не издавали на видео. Чем же так насолила начальству эта «мелодрама», в которой даже при большом желании не найти политической «крамолы»?
«Можно сказать: мы в Крыму. Но правильней сказать: мы на земном шаре», — так начиналась киноповесть Веры Пановой. Безымянный мальчик (Николай Бурляев) только что закончил школу и отправился в санаторий, где влюбился в безымянную девочку (Наталия Богунова), подрабатывающую официанткой. Обычная, в общем, история, но как и в любом по-настоящему великом фильме, увиденная словно впервые.
Киношные (авторские) советские шестидесятые помнятся черно-белыми, «Мальчик и девочка» выделяется ярким световым пятном. На загоревшей под черноморским солнцем пленке то и дело пробегают ромеровская коллекционерша и роомовский строгий юноша. Тут свободно: Николай Губенко поет стихи Шпаликова, в кадр без всякой на то причины влетает цыганский табор, Александр Невский и Сергей Эйзенштейн отправляют шведов под лед. Ишь распоясались!
Странно и актерское существование. Бурляев и Богунова меньше всего похожи на оттепельную молодежь, поджигавшую экран горящими глазами. Они очень живые, телесные. В них нет индивидуальности, есть тело со своими желаниями. Возможно, это неосознанно взбесило студийную верхушку и цензоров. Герои здесь не социальные единицы, а живые люди, чьи действия определяются не следованием социальным нормам, а их собственными желаниям.
Становится все жарче. Мальчик зовет девочку гулять. Сначала она отказывается, иначе ее «осудит начальство и девочки» (и кто знает, какой вариант хуже). Но настойчивость влюбленного дает свои плоды, да и девочке не до осуждения, и вот они в сумерках прогуливаются по морскому берегу. Мальчик целует девочку как будто даже умело (летние лагеря ни для кого не проходили зря), и им уже настолько невтерпеж, что после брошенного скороговоркой «пойдем искупаемся» последнее, чего ожидаешь, что они действительно собираются купаться.
Стоило поддаться гипнотическому ритму колыбельной киномузыки Бориса Чайковского, расслабиться и размякнуть на крымском солнышке, как начинает холодать. Каникулы заканчиваются, мальчик собирается домой в Ленинград. В глазах легкая грусть, на сердце легкость, поездка не прошла зря — он уже не мальчик. Девочка остается одна, да и лето подходит к концу. Работники санатория готовятся к осеннему сезону и выпрашивают отпуска. Солнце еще светит ярко, ветер разбрасывает мусор, мужчины заносят плетеные кресла и лежаки. Девочка вынашивает ребенка. Ничего не знающий мальчик отправляется в армию — больше мы его не увидим. Ромер разбивается о скалы быта.
Одну из первых претензий, еще к тексту Пановой, выразил Фридрих Эрмлер: «За что ему [мальчику] так легко и безответственно живется?» Драматургическую недоговоренность Файт превращает в прием. Здесь каждый сам по себе. Даже когда мальчик и девочка были вместе, камера изолировала их друг от друга, снимая каждого по отдельности «восьмеркой», либо помещая их на противоположные края кадра. Не ждите диалога — тут никто никого толком не слышит, а лишь говорит от себя. При чтении с листа исходный текст, до смешного выспренный, вызывает разве что смех и умиление, при произнесении с экрана он не на шутку пугает. Оставшись одна, девочка повторяет себе под нос: «Не может быть, чтобы мужа не было, всему свое время». Если это не страшно, то что тогда страшно?
Как вообще из такого текста может произойти такое кино? Вот именно, что не может. Поэтому и возникло кино другое. Файт, взявшись за экранизацию мелодрамы, снял практически анти-мелодраму, обнажив искусственность держащихся на соплях мелодраматических конструкций. Тут действительно нет любви, есть зов природы. Есть вечное, пушкинское: «Пришла пора, она влюбилась». И эта «пора» не спрашивает разрешения у комсомола, у социальных норм и условностей. Иллюзии растворяются в морской пене. Файт рассказал обнадеживающую историю, в которой нет никакой надежды. Разумеется, это свободное, парадоксальное, тревожащее кино, в жилах которого течет горячая кровь, возмутило, напугало и поставило в тупик начальство. Его назвали порнографией, автор оригинального текста рвала и метала, на худсоветах не могли подобрать подходящие критические эпитеты. Только вот даже цензоры не понимали, в чем именно дело.
Самое здесь удивительное — полное отсутствие моральной оценки. Рассказывая про острые вопросы, Файт принципиально сглаживает углы, заливает кадр мягким теплым светом, берет очаровательного Бурляева на роль безответственного дурака. Он убирает практически все социальное, стирает грань между телесными и физическими переживаниями (любовь чувственная и любовь физическая кажутся здесь равнозначными), и... даже не собирается никого поучать. Для сравнения можно пересмотреть «А если это любовь?» Юлия Райзмана — вышедший несколькими годами ранее школьный фильм о первой любви. Там двум влюбленным балбесам противостояли мерзкие советские матроны и вездесущие комсомольцы. При всем социалиально-критическом пафосе никто и не думал запрещать это кино. А все потому, что герои в конце проигрывали, выбирая следование социальным нормам взамен их собственным, хоть и юношески-наивным, но искренним чувственным позывам. Там победила воля коллектива. Здесь — силы природы. (Не забудем также о том, что фильм Райзмана вышел в разгар оттепели, а «Мальчик и девочка», к несчастью своему, на ее излете).
«Где ж ты видела, чтобы лес, речка и море в одном месте?», — выговаривала девочке ее сварливая подружка, высмеивая девичьи мечты о светлом будущем. Советскому человеку хорошего понемногу. В роддоме девочке подбирают приемных родителей для ее будущего ребенка: двух стариков, потерявших единственного сына еще в военные годы. Они могут дать ребенку заботу, дом и автомобиль «Москвич» в наследство, если вдруг помрут. Девочка решает растить ребенка в одиночку. В эпилоге ей на пути встречаются два солдата, вызвавшиеся помочь по хозяйству. Заметив в доме люльку, энтузиазму поубавилось. Повисло неловкое молчание, жизнь продолжилась своим чередом.
Павел Пугачев. Специально для портала «Чапаев». 25.11.2020