Родилась я в Бессарабии. Когда в драматической школе И. В. Массалитинов спросил о моей национальности, я ответила: «Отец — немец, мать — молдаванка, я —русская». Почему пошла на сцену? Мне кажется, что в людях со смешанной кровью есть всегда неуемное беспокойство. Может быть, потому. А может быть и потому, что жизнь, в особенности в ранней молодости, казалась мне скучной.
Образы «не жизни» всегда были во мне. Образ театра возник и остался, когда увидела первое представление. Мне было тогда 11 лет. Спектакль назывался «Измаил». Когда открылся красный занавес с золотыми кистями, в какой-то необыкновенной комнате появился человек в необыкновенном кафтане, и необыкновенным голосом этот человек сказал: «Зофи». Теперь-то я расшифровываю: в случайном «павильоне» второй характерный актер (сейчас я даже убеждена, что он был и пьяницей к тому же: уж очень он хрипел), в кафтане из костюмерной, произнес это слово. И слово это было Софи, а не Зофи. Но именно оно, это слово, и произвело на меня впечатление необыкновенного.
На другой день я пришла в гимназию, украсив свою голову ярко-розовой лентой и так просидела в этой ленте три урока, пока классная дама не спросила: «Бирман, ты именинница?» — «Нет». — «Пойди немедленно сними этот ужасный розовый бант, я терпела его только потому, что думала — ты именинница».
В 18 лет, после окончания гимназии, я приехала в Москву Поступила в драматическую школу А. П. Адашева и на историко-философские курсы Герье, на исторический факультет. Я совмещала эти два занятия три года — не доверяла своему праву быть на сцене. Окончила школу, бросила курсы, поступила в Художественный театр сотрудницей. Должна сказать, приняли меня неохотно. Вспоминаю с большой и сердечной благодарностью имя К. С. Станиславского, который сказал мне в это время приветное слово. Он поддерживал меня в самое трудное время, когда у меня, выражаясь на театральном жаргоне, не было актерского позвонка. Он занял меня, «беспозвоночное» существо, в первой большой роли Гортензии в «Хозяйке Гостиницы». Он же первый поручил мне педагогическую работу в огромной школе и даже поручал кое-какие занятия с моими товарищами. Не знаю, признает ли он меня своей ученицей, я с гордостью называю его моим учителем.
В 1913 г. открылась 1-я студия МХАТ «Гибелью Надежды». Действительно, смешно, что «Гибелью Надежды» начался наш театр и наши надежды. Путь театра, его цели, его мысли — мне дороги. Он слышит жизнь. В нем есть чувство гражданина-актера и чувство обязанности актера.
В искусстве ценно то, что приходит к актеру само собой из страны неведомой, страны, где по выражению Алексея Толстого, столько «невидимых форм и неслышимых звуков». Из этой страны приходят удачные образы. Ремесло актера ценно, как средство передачи этих образов.
Над ролями работаю на улице и в переулках, да, кажется, и все мысли, от которых останется какой-нибудь прок, приходят ко мне на улице. Не могу назвать любимой роли. Не сохраняю верности ни к одной. Но каждую люблю в ее правдивые минуты.
На сцене я, не считая школы, 14 лет. За это время сыграла очень немного ролей. Но все же те немногие роли, которые я сыграла в МХАТ 1-м и в МХАТ 2-м, дали возможность ощутить грани драмы и комедии. Менее скрытным, но более верным все же будет, если скажу: грани траги-фарса.
Мне случалось приближаться к писательскому и тревожному, порой очень мучительному процессу творчества в работе режиссерской, если этим словом я могу назвать свою работу над «Любовью книгой золотой» Ал. Толстого, которую я вела самостоятельно, и над «Петербургом» Андрея Белого, который я вела с двумя своими товарищами А. И. Чебаном и В. Н. Татариновым.
Большие театральные люди умели чувствовать глубоко и умели говорить театру пылко слова любви. Они были велики, и театр выслушивал их с благодарностью. В наши дни новые слова только рождаются. Старая терминология отработана. Какими же новыми словами могу я сказать: «люблю» театру.
Бирман С. Серафима Германовна Бирман // Актеры и режиссеры. М.: Современные проблемы. 1928.