Серафима Германовна Бирман — актриса гротесковая, порой чрезвычайно резкая и гиперболичная. Невероятные, почти «фантасмагорические» <...> гримы, беспощадное изображение духовного и физического уродства: почти лысая, ошалевшая от власти королева Анна в «Человеке, который смеется», Матильда Босс из «Гибели «Надежды» — чванливая гусыня с мокрой, глупой, отвислой губой, губой, в свое время сразу замеченной и оцененной товарищами-актерами, критиками, зрителями, самим Станиславским; <...> Гримы Бирман были знамениты своей остротой и изобретательностью. Для многих Бирман прежде всего талантливая выдумщица, смелый эксцентрик, творец причудливых сценических гротесков. «Есть такие актрисы, которые облекаются в оперенье райских птиц собственного воображения, хватая их на лету и беспощадно разбирая на перышки. Такова Серафима Бирман», — писал Сергей Эйзенштейн. <...> И все-таки Серафима Бирман не совсем такова. В ней с юности живет интерес к психологии, к внутреннему миру человека, к реальности его бытового, социального и духовного бытия. <...>

Много говорилось и писалось о сценических гиперболах Бирман, но есть у нее круг ролей, в которых ясно звучит ее своеобразная женственность. Бирман никогда не боялась быть на сцене антиженственной, она часто доводила уродство своих героинь до степени почти трагического великолепия и величия, представала по-своему уникальной «безобразной герцогиней» театра. <...>

Часто резкая, парадоксальная, Бирман при соприкосновении с такими образами [матерей] становилась любовно осторожной, сдержанной: мужество детей обязывало к мужеству и матерей — нельзя было допустить рыданий, обмороков, криков, ничего, что могло бы оскорбить сценическим натурализмом или намеренной сценической эффективностью. <...>

Люди, неосторожно относящиеся к приему художественной гиперболизации, иногда обижали Бирман обвинениями в «формализме», в «штукарстве». Она сама вспоминает, что ее порой называли «техничкой», «мудрствующей», «фокусницей».

Львов-Анохин Б. Серафима Бирман // Театр. 1969. № 11.