Живет себе хороший человек. Кому-то он помешал, и на него возводят поклеп. Оболганный унижен, осмеян, облит грязью, а обидчик торжествует. И никто не сочувствует хорошему человеку — подлецы его запугивают, равнодушные отворачиваются, друзья говорят: «Брось, отступись, не возникай, не выступай, не связывайся».
Может быть, потому что жизнь слишком часто ставит точку в подобных сюжетах именно на этом месте, всякому заманчиво узнать историю, где хороший человек в конце концов посрамил бы подлеца. Очень уж растравляют в нас такие случаи потребность в справедливости. Способ борьбы, показанный в фильме, к числу обычных уж никак не принадлежит. Ситуация взята парадоксальная—это тоже вызывает интерес.
Когда диспетчер Зина Коптяева стала жертвой жестокой проделки шофера Петренко, имевшего на нее зуб, и никто не решился взять ее сторону, она просто уселась на пеньке возле свалки. Сидела день, сидела ночь, хотя и час какой-нибудь провести там в одиночестве страшновато. Одиночество ее порой все же нарушали—уговорами, угрозами, обманом, силой Зину пытались с пенька убрать. Она не поддалась и—смотрите—добилась-таки своего: стекаются к свалке люди, съезжаются машины, вот и «скорая помощь» примчалась, вот и начальство прибыло, вот и секретарша на высоких каблуках ковыляет, чтобы передать распоряжения еще более важного начальства, — все уже наслышаны, все пришло в движение.
Как не возликовать тут нашему сердцу—победа! Правда, нашей героине еще пока никто не аплодирует, ее даже хотят снять с пенька с помощью то ли санитаров, то ли дружинников, и заметно струсивший Петренко еще упирается, но видно же, что общественное мнение всколыхнулось, что подлеца раскусили. Уже произнесено слово «прокуратура», уже не дадут погубить «хорошую девчонку» Зину-Зинулю.
Зина, впрочем, все еще сидит на пеньке. Только теперь уже не одна, рядом возникли еще две девичьи фигурки...
Очень захватывающий сюжет. Многочисленные перипетии, интриги, азарт борьбы, напряжение ситуации переданы отлично. И действующие лица хороши. Прежде всего, конечно, Зина в прекрасном исполнении Е. Глушенко. Этакая королева растворного узла, золотой работник, умеющий всех вокруг заставить действовать четко и ладно, толковая и заботливая хозяюшка, за всем присматривающая, все замечающая огромными ясными глазами и громко, через микрофон, доводящая до общего сведения свои распоряжения и замечания. Затем—шофер Петренко, впечатляюще изображенный В. Павловым, — наглец и трус, хам и подкаблучник, мгновенно перетекающий из одного состояния в другое, но всегда остающийся по натуре хапугой и куркулем. Это куркуль без обреза, но при самосвале, превратившемся в его руках из орудия труда в орудие добычи, а потом и в орудие мести.
Затем—Зинины подруги, Валя (Т. Агафонова) и Нинка (Е. Майорова): одна—само простодушие, кротость и доброта в обличье симпатичной толстушки, другая—высокая, худощавая красотка—вся из острых углов, из обнаженных нервов, из несдерживаемого раздражения. И есть еще тихая, незаметная Клава (С. Тормахова) с дочкой Людочкой, молодая, но уже приуставшая от жизни мать-одиночка. Есть Зинин возлюбленный Федор Иванович (А. Збруев), инженер по технике безопасности, оказавшийся большим любителем безопасности лично для себя. Есть и сам начальник СМУ Виктор Николаевич (В. Гостюхин), мужчина суровый, с выражением хронического неудовольствия на лице. Узнаваемостью, достоверностью отмечены не одни только главные персонажи, в их окружении много живых, метко схваченных типов.
Тема волнующая, актуальная, сюжет занимательный, атмосфера действия убедительная, характеры колоритные. Подведя итог, воздадим должное сценаристу А. Гельману, режиссеру П. Чухраю и их коллегам—оператору Н. Немоляеву, художнику С. Агояну, композитору М. Минкову. И теперь как раз подойдем к тому месту, где в рецензиях принято писать «но наряду с отмеченными достоинствами»... ну и так далее. Что ж, эти слова приходится сказать и сейчас.
Итак, наряду с отмеченными достоинствами в фильме есть достоинства и другие. Может быть, даже более существенные. Фильмы сложнее и глубже того сюжета, что как бы лежит на поверхности. Десятки штрихов не только обогащают дополнительными оттенками характеры героев и всю открывшуюся перед нами жизненную картину, но и углубляют авторский анализ происходящего, выводят его на более серьезный уровень осмысления.
Вернемся в диспетчерскую будку, этот оплот справедливости и порядка на растворном узле, откуда с помощью микрофона, телефона и личных контактов через окошко управляет наша королева. «44-12, к третьему бункеру... Не наговорился, дорогой... 33, сдай в сторону... Убери лапы... Пропусти цементовоз... А ну вернись... Бетона ему не давать... Шутник нашелся...» И так далее, и так далее. Чаще других звучит слово «докладная». Зина грозит своими докладными поминутно, и докладные ее, безусловно, справедливы. Но само обилие их настораживает. Есть ли прок от докладных, которые пишутся пачками? Похоже, Зинуля об этом не задумывается и уж явно не подозревает, что в руках бесчестных людей эти ее крики души могут быть использованы для прикрытия махинаций.
Вернемся к пеньку, где Зина мужественно в одиночку сражается за свою правоту. Вспомним не только угрозы и издевательства Петренко, но и предательство любовника, и разговор с подругами. «Мы за тебя попросим... Чокнутая... Меня же уничтожают... Спасибо скажи, что тебе кирпич случайно на голову не свалился... У Людочки день рождения... Поедешь с нами или нет?! Кто Клавке говорил „делай аборт“?... Да тебя никто терпеть не может с твоей деятельностью... Заработки... Мужики... Халтура... Для кого стараешься, дура?.. Я сама себе пример... Страшный ты человек!» Сумбурный, жестокий, как бы лишенный всякой логики женский разговор—и помочь хотят, и ударить побольнее норовят, и глухи друг к другу. А сколько всякого выясняется!
Сквозь контуры основного сюжета словно случайно, словно сами собой пробиваются, прорастают десятки других историй—и про жулика завгара, и про отсутствие вентиляции в цеху («девки цемент глотают»), и про левые шоферские делишки, и про нелегкую женскую долю обитательниц рабочего общежития, и про тайную систему записок, введенную начальником управления параллельно обычной системе разнарядок. Всего не перечислить!
Производственные, личные, бытовые, общественные, интимные проблемы оказываются неотделимыми друг от друга. И сплетены они в тугой узел, который как ни руби—все по живому придется. И чтобы распутать этот узел, мало разоблачения Петренко, мало и что-то уж очень скоропалительного раскаяния Виктора Николаевича. Хотя с чего-то надо начинать распутывать—отчего бы и не с Петренко, социальная опасность которого очевидна.
Зина, мы помним, так и осталась сидеть на пеньке. Она уселась на него, защищая свою личную честь, втоптанную в грязь и в переносном и в прямом смысле. Но тут, на отшибе, около свалки, где красота желтеющего леса спорит с мрачностью искореженного ржавеющего металла, где давит на психику зрелище отбросов человеческой деятельности, а темные воды осенней реки искушают вечным покоем, тут открылось ей много такого, чего не видели ее зоркие глаза из окошка диспетчерской будки, оказавшейся для нашей воительницы довольно утлым оплотом. Теперь уже не только перенесенное унижение вопиет в ней о восстановлении справедливости. Почему стройку лихорадит, почему честные работники здесь не нужны, почему халтура, приписки—все это тоже становится частью ее личной проблемы.
Показательный штрих—в длинной финальной сцене у главной героини почти нет слов. Страсти бушуют над ее головой, она же, не закрывавшая прежде рта, сейчас помалкивает. И последнее, что мы слышим от нее, — просьба поесть: «Мне теперь силы нужны...»
В этой реплике больше мудрости и оптимизма, чем в неожиданном многословии прежде молчаливого Виктора Николаевича, с помощью которого авторы, работавшие на протяжении фильма более тонкими приемами и избегавшие действовать в лоб, решили прокомментировать и объяснить нам, зрителям, ситуацию, чтобы мы поняли, зачем Зинуле теперь нужны силы. Но мы-то понимаем. Самим силы нужны.
Бауман Ел. Тугой узел. М., Сов экран, 1986, №24, с.8-9