Я думаю, что сегодня здесь трудно проанализировать картину — не только потому, что времени мало у всех нас, а потому, что впечатление от картины так велико, что сразу же после просмотра всего не охватить.
Совершенно несомненно, что картина представляет собой явление исключительного порядка для всех нас, зрителей и художников советского киноискусства. Мне сейчас трудно перечислить последовательно, в логическом развитии и в взаимосвязи все достоинства картины. Впечатление нарастает с каждой минутой просмотра, и к концу второй серии уже становишься не зрителем, а участником гигантских событий, изображенных в фильме, какими мы являлись в течение всей Великой Отечественной войны и являемся посейчас, как действительные граждане Советского Союза. В этом гигантское преимущество этого фильма. Картина захватывает не движением сюжета, не частными судьбами людей, — она открывает в нас, советских зрителях, лучшие черты человека, она объясняет нам мир, как мир действительных строителей, а не как свидетелей его строительства; она показывает нам мир, как нечто создаваемое нашими руками, она необычайно поднимает сознание советского человека, определяет его место и возвеличивает его. Поэтому участие в этой картине всех зрителей доставляет им огромное наслаждение.
Мне думается, что это качество новое, отличающее этот фильм от многих других картин, которые оставляют нас только свидетелями блистательных панорам, как очень верно об этом сказал В. Вишневский. Мы сидим в удобных креслах, нам тепло, уютно — там тоже развертываются и судьбы мира, и судьбы отдельных людей, и из отдельных сцен создается огромное впечатление. Эти два измерения присутствуют также и в этой картине.
Не случайно Чиаурели не ограничил себя рассказом об исторических фигурах, стоящих на вершине истории, не случайно он здесь вместе с вождем показал и рядового человека. Он сделал это в «Клятве» и здесь, и в «Великом зареве». Это его дорога, дорога монументального языка художника, умеющего видеть великое и малое в своем единстве, частное и общее в своем единстве. Это отличает его, как первоклассного советского художника.
Мне хотелось бы разобрать в подробностях эту картину, но это — дело секций.
Позволю себе от всей души поздравить с блестящим успехом режиссера Чиаурели и весь коллектив, работавший с ним, и в первую очередь оператора Косматова, сделавшего совершенно потрясающие успехи в советской цветной кинемтаографии. Говорили, что в цветной кинематографии надо сделать еще небольшой шажок вперед. Но нет, здесь, в этом фильме сделан огромный шаг, заметный всем нам в однаковой степени.
/Аплодисменты/.
Артисты исполнители главных ролей представляют собой явление совершенно исключительного порядка. Надо начать, разумеется, с артиста Андреева, как исполнителя наиболее сложной роли, огромной по размерам и в высшей степени ответственной по своему содержанию. Мне кажется, что артист, который представляет собой человека исключительного дарования. Такое вживание в образ Гитлера не могло, конечно, доставить особое удовольствие артисту. Между тем такое вживание произошло, и произошло в наиболее благородных формах. Среди артистов принято обвинение образа, который артист играет с совершенно холодным, канцелярским отношением к делу: я его обвинил и сейчас распотрошу. Здесь же получилась более сложная вещь, здесь есть даже какое-то выискивание тех черт, которые как бы для самого Гитлера явились своеобразным внутернним оправданием. Это очень страшный, жестокий, мучительный для артиста анализ, но в высшей степени плодотворный в общем итоге. В контексте произведения мы увидели такую странную, зловещую, правдивую по своим чертам фигуру, что даже хроника здесь в чем-то отступила, ибо хроника не могла бы этого разглядеть, ибо она может разглядеть только внешность, а здесь артист увидел содержание. Эта удивительная достоверность, которая не является хроникальностью, — достоверность жизни, она пронизывает буквально все черты этого поразительного фильма. Она и в музыке, и в художественном оформлении ленты, она прежде всего в сценарии, который создал вместе с Чиаурели писатель Павленко.
Вероятно, я не смог бы за краткостью времени перечислить и десятой доли всех достоинств этого фильма. В виду позднего времени я хочу закончить свою речь и поблагодарить от всей души создателей этой прекрасной кратины.
/Аплодисменты/.
РГАЛИ. Ф. 3055. Оп. 1. Дело 286. Лл. 10–12.