[1943]

Дорогой Сергей Михайлович.

Дело это [«фар гинд унд никидим!»] — [нрзб.].

Мне оно не по силам, и я зря за него взялся. При всем желании сделать все так, как это Вам хотелось — я добился очень немногого.

После настойчивых переговоров с Берсеневым, получив его согласие, встретился с категорическим запрещением Большакова, настаивающего на том, чтобы Ефросинью играла русская женщина без всяких компромиссов. Я пытался свидетельскими показаниями установить, что Бирман — русская, — не помогло! Предложено направить в Алма-Ату Жизневу.

Пересмотрел много Анастасий — все мало убедительно, и я надеюсь, что Вы уже снимаете какую-ниб. Григорьеву, Зорскую, Трауберг....

Студия — Вы — Тихонов — Оболенский — не держите меня в курсе дел, и я дезориентирован.

Физически измучен, морально держусь уверенностью в хорошем фильме, который Вами вынашивается.

Не успел закончить
[нрзб.]

Привет
Ваш М. Алей

[12 апреля 1944]

Дорогой Сергей Михайлович!

Скучаю. Скучаю по Вас, по Вашей внимательной работе, по настоящей художественной атмосфере, которую Вы с таким трудом поддерживаете, по крайней мере, в часы Вашей работы за столом и в павильоне. И даже по боярам, попам и священникам, даже в исполнении студийных евреев-снабженцев, юристов и экономистов.
Судьба сжалилась над старым специалистом: тоска по Грозному слегка ослаблена тем, что живу я на углу БОЯРСКОГО и ХОРОМНОГО тупиков.

Как видите: все напоминает 16 век и алмаатинский тупик!

Этим объяснятся мои упорные и неистовые набеги на Комитет, где я пока безуспешно пытаюсь ускорить перенос работ по Грозному в Москву... Впрочем, — не совсем безуспешно. По крайней мере, мои доводы о неизбежности переносов работ в Москву Большаков встретил с улыбкой!

Но правда и то, что его эта улыбка — во истину [фар гинд ун нигидим]!

Его возражения:
— Ну, вот и хорошо: актеры и будут стараться скорее закончить фильм, чтобы вернуться поскорее к себе!

— Да ведь они фактически то и дело болеют, и они в самом деле имеют основание опасаться, что не доживут там до конца фильма... Кстати, Вам известно, что там сейчас свирепствует сыпняк?

— Что Вы говорите? Давно ли?

В финале он закончил репликой:
— Ну, надо еще кончить первую серию!

Он дал было согласие на перенос Сигизмунда, а потом Кузнецов, этот паршивый бюрократ, все дело провалил.

Я тогда заявил Большакову, что не могу обеспечить возложенной на меня задачи привлечь в Алма-Ату даже одного актера на роль Сигизмунда: ни один приличный актер не поедет из-за трех-четырех с’емочных дней.

Тут мне влетело:

— Вы каждый раз приезжаете и тянете Эйзенштейна в Москву! Так Вы тянули с Ефросиньей, настаивая на Раневской! Потом Вы отпустили Целиковскую!
— Это — кто же: «Вы»?
— Вы! Вы!... И извольте назвать мне кандидатов, а я обеспечу через Храпченко их поездку... Только не называйте мне таких кандидатов, как Вы это делали до сегодняшнего дня: Вам для такой пустяковой роли, для эпизода, обязательно нужны такие актеры, как Завадский, Берсенев, Симонов... Вы же знаете, что они не могут ехать... Вы мне назовите таких, какие смогут ехать...

Вот, примерно, как мы здесь живем и работаем!

Я думаю, что дело кончится тем, что снимать все же приедтся Сигизмунда здесь.

Мне кажется, что Гейрот должен Вас удовлетворить, если придется снимать в Алма-Ате. Но я еще с дирекцией театра не разговаривал.

Я — живая (по истине живая!) реклама Грозного: куда бы я ни отправлялся, по делу или к друзьям в гости, я забираю с собою комплект фотографий, которые Атташева еще у меня не забрала. Произвожу всюду настоящий фурор! Я с Большаковым начал с того, что сперва показал ему фото. Он попросил их ему оставить. Я пообещал «в ближайшие дни» это сделать. Но не сдержал слова!

Прошу Вас заказать для меня комплект пополнее.
Я обещал дать несколько заметок с иллюстрациями.

В издательство намеренно не иду: я разговаривал по телефону и предупредил, что Вы запрещаете печатать без Вашего грифа на верстке. Они же хотят, чтобы я зашел и убедился, что у них все в порядке. Я не хочу, чтобы у них была затем ссылка, что приходили де уполномоченные С.М. Э. и проверяли! Подтвердите еще раз телеграммой требование ждать Вашего приезда или прислать програмки!

Со мной произошла трагикомическая неприятность: из одного чемодана с лучшими носильными вещами, отправленного мной багажом, вытащили мои и женины костюмы!

Сахар не тронули, ложки серебрянные не тронули, а резанули по самому живому месту. Беда усложняется еще тем, что нет здесь Якова Ильича, и жду его теперь с таким же волнением как и Вас! По талмуду ничто так не бодрит человек, как хорошо сшитый костюм. В кинематографии только одна ниточка меня еще держит — это тоненькая ниточка, за которую я по мере сил тяну, чтобы хоть чем-нибудь облегчить Ваш трудный путь!

Г.В. Александров передал мне предложение Большакова назначить меня зам. худрука, т.е. его Александрова. Я ответил, что это дело [нрзб.] А я для этого не гожусь.

Роюсь в Ленинке, в материалах о франко-прусской войне 1870 г. Решил написать приключенческий роман... Чем бы дитятко...

Я Вам уже телеграфировал о свидании с Юлией Ивановной. Все мы — жена и наши друзья Яхнины, у которых мы живем — были приятно удивлены, что у Вас такая молодая мать. Она хорошо выглядит.

Чуть не забыл: имеется экземпляр, на котором есть виза И.В.
В этом экземпляре нет сцены в молельне.

Когда будете отправлять имущество Грозного, захватите все, что нужно для этой сцены.

Жду Вас с нетерпением.
Нежно Вас приветствую.
Ваш М. Алейников
Москва 12.4.44

[Приписка от руки]

Передайте, пожалуйста, Фиме, что родственники ее включены в список лиц, для которых Комитет оформляет пропуска.

М.А.

РГАЛИ. Ф. 1923. Оп. 1. Ед. хр. 1604