Это было в начале тяжкого 1942 года. Студия «Союздетфильм» переехала в Ташкент. Там же находился и Леонид Луков. Я работал военным корреспондентом «Красной Звезды». В один из приездов в Москву мне позвонили из Госкинокомитета и сказали, что режиссер Луков просит меня прочесть только что вышедшую повесть Льва Славина «Мои земляки», с тем чтобы, если она мне понравится, переделать ее для экрана.
О новой работе в кино я тогда не думал: не до того было, хотя, конечно, понимал, что о войне писать буду в том числе и сценарии. Предложение было для меня неожиданностью, тем более что экранизациями я никогда не занимался. Однако прочел повесть, она мне очень понравилась, особенно тем, что соответствовала моему пониманию экранного повествования: рассказ о двух товарищах давал всю картину военного быта, обстановку обороны Ленинграда, зарисовку сурового времени с близкого расстояния, когда человек слышит дыхание другого человека и стук его сердца. Здесь не было бодрячества, приукрашивания, боязни горькой правды.
Я писал сценарий, следуя повести, но исходя из требований поэтики кино. Ведь, с моей точки зрения, экранизация — ни в коем случае не простое переложение (это была бы чисто механическая работа) а самостоятельное литературное произведение, верное общей идее и художественной системе первоисточника. Я ничего не менял по существу, только иначе строил событийный ряд и больше, что вполне естественно, работал пластическими, экранными характеристиками. Сжимал действие, прорабатывал второй план, заботился о том, чтобы дать достаточно материала для создания правдивой атмосферы, для точного изображения обстановки, словом, старался, чтобы вдали от фронта мои коллеги могли поставить картину как можно более достоверную во всех отношениях.
Луков вполне разделял мои позиции, что меня радовало и послужило главным доводом в пользу этой работы. В следующий мой приезд в Москву сценарий был написан. Режиссеру он понравился, никаких существенных замечаний я от Лукова не получал. Все, что Леонид Давыдович по ходу съемок считал нужным изменить в сценарии, он делал сам. Ведь, конечно, в сценарии удается предусмотреть далеко не все, и здесь Лукову помогала его удивительная интуиция, редкая наблюдательность.
Через год всюду на фронте уже пели «Темную ночь» и «Шаланды, полные кефали...». Мои фронтовые друзья-журналисты, оценив ситуацию, стали представлять меня как автора «Двух бойцов», и нас везде ждал отличный прием. Картину я тогда еще не видел и, откровенно скажу, не думал, что в ней есть что-либо особо примечательное.
Но вот однажды где-то под Харьковом в истерзанном обстрелом кинотеатре я посмотрел фильм «Два бойца». И понял, что в нем есть нечто по-настоящему крупное и важное. Прежде всего - герои в исполнении Бориса Андреева и Марка Бернеса. Благодаря игре Бориса Андреева, перед которым режиссер поставил точные смысловые задачи, лента, задуманная всего лишь как эпизод из потока фронтовых будней, обрела широту наполненность, фильм обращался к тому что было дорогим и близким каждому зрителю к мыслям о Родине, о победе, о будущем... Синцов Бориса Андреева воспринимался как подлинно народный характер, и зрители чувствовали: в таких, как этот рядовой боец, один из залогов победы.
Роль Аркадия, мне кажется, была написана ярче, хотя, конечно, таила опасность излишеств по части «одесского колорита». Однако режиссер помог Марку Бернесу ее избежать, и характер обернулся неожиданной стороной. Я увидел в нем некоторую «эстрадность», но рядом другое: то, что говорило о неискоренимом и не подавленном войной жизнелюбии, о нравственной стойкости наших людей, о силе духа народа.
Два бойца и миллионы таких же, как они, надежно обеспечивали победу разгром фашистской армии.
С тех пор снято немало значительных фильмов об Отечественной войне. Но до сих пор «Два бойца» вызывают живой интерес у зрителей самых разных возрастов. Луков думал об успехе будущей ленты, о зрительской популярности фильма, у него была способность, которой, увы, обладают немногие современные кинематографисты. Он знал, чувствовал, что в настоящий момент требует зритель! Речь идет не о конъюнктурном расчете на сенсационный и быстро угасающий интерес к «модной» теме, проблеме, ситуации и так далее, не о суетливом поиске «верняка», на который все клюнут, а об органическом ощущении жизненно важных запросов массовой аудитории. Здесь секрет успеха и «Большой жизни», и «Двух бойцов».
Леонид Луков великолепно чувствовал также индивидуальное, лирическое начало в создаваемом характере, умел его передать. Казалось бы, откуда в нем эта художественная тонкость, нежность, деликатность, душевное изящество? Думалось, что он работает только крупными мазками, любит яркие краски... Знаю, что порой он бывал вспыльчив, резок. Откровенно говоря, мне до сих пор неясно: должен ли творческий человек быть в повседневной работе «легким»? В профессиональные качества режиссера непременно входят настойчивость, умение преодолевать препятствия, да еще какие, волевой напор, непримиримость к халтурщикам и перестраховщикам... Вопрос в том, как эти совершенно необходимые качества не заслонили в человеке то, без чего невозможен большой мастер: теплоту, чуткость, отзывчивость, доброжелательность, терпимость к слабостям.
Луков обладал редким даром, да, да, именно даром, — он всматривался в своих героев с огромным и жадным интересом. В соединении с высоким профессионализмом это делало его истинно народным художником.
Вот чем дороги, вот почему живут его лучшие фильмы.
Габрилович Е. Два бойца из миллионов таких же // Искусство кино. 1984. № 7. С. 110-112.