‹…› С Николаем Афанасьевичем отца (Сергея Столярова - Прим. ред.) связывала длительная дружба и взаимная симпатия — они были людьми одного поколения и оба в какой-то мере были символами своей эпохи. Оба любили природу, правда, отец был охотник, а Николай Афанасьевич — рыбак, и только в этой области у них возникали разногласия.

Как-то на съемках фильма «Садко» произошел случай, подтвердивший высокий статус Николая Афанасьевича, как замечательного рыболова.

На берегу Московского моря в Пестове в 1953 году был построен древний Великий Новгород, с его Софией, со стенами, домами и пристанью. Там же, на берегу «Ильмень-озера», Садко на спор с купцами и боярами новгородскими должен был поймать «чудо-рыбу золотое перо». Одного из бояр, с которыми спорил Садко, и играл Н. А. Крючков.

Утром он первый приходил на грим, ему одевали парик, приклеивали огромную «боярскую» бороду, и, пока его не вызовут на съемочную площадку, он шел на берег водохранилища, на свое «особое» место, аккуратно складывал боярский костюм и забрасывал удочку. Если случалась какая-либо задержка съемки, Николай Афанасьевич все это время сидел «приклеенный к бороде» на берегу со своей неизменной снастью.

Рыба принципиально не клевала. Над ним стали посмеиваться. В особенности этим отличались актеры МХАТа, которые отдыхали здесь в своем Доме творчества, небольшом двухэтажном деревянном здании, в котором по традиции много лет отдыхали и В. И. Качалов, и И. М. Москвин, и Н. И. Боголюбов, и другие корифеи сценического искусства. Мхатовцы тоже ходили на рыбалку, но были убеждены, что здесь ловится плохо, а удить надо дальше, за плотиной, в «запретной зоне», но там необходимы разрешения, пропуск и прочее и прочее... Афанасьевич сказал мхатовцам, что они дилетанты и в рыбалке ничего не понимают, и ловить надо не по «системе Станиславского», как это делают они, а по «системе Крючкова», и он в ближайшие дни это докажет и выловит именно здесь огромного леща. Такое заявление возмутило мхатовцев, и тут же было заключено пари на ящик коньяка.

Закончились съемки эпизода с участием Крючкова, и на следующий день он должен был уезжать в Москву. Было высказано много ехидных слов в адрес как «системы Крючкова», так и самого автора системы. Все с нетерпением ожидали расплаты.

На ночь у своего места, отмеченного колышком в воде, Николай Афанасьевич в последний раз забросил донку. На следующий день утренняя съемка была сорвана громким криком Крючкова. Он стоял в новом темно-синем двубортном костюме по колено в воде и прижимал к груди огромного золотого леща. И, совершенно не обращая внимания на то, что рубашка и пиджак были покрыты тиной и тиной, издавал пронзительный победный клич. Мхатовцы были посрамлены.

Позже, по секрету, он открыл мне, в чем тайна рыболовной «системы Крючкова». Как только приехал на съемку, он сразу выбрал место на берегу недалеко от декораций, вбил в воде колышек и установил самые близкие отношения с пищеблоком. Каждую ночь он брал там ведро с отходами и на лодке эту подкормку аккуратно вываливал в воду у своего колышка. «Система» блестяще сработала.

Мы с отцом много раз бывали в Монголии. Он очень любил эту прекрасную страну, ее первозданную природу и добрый, гостеприимный народ. Афанасьевич как-то поинтересовался: а как там, в Монголии, рыбалка. И тогда мы с восторгом рассказали о великолепной рыбалке на реке Орхои под Улан-Батором, о ловле тайменей на Селенге. Крючков помолчал и перевел разговор на другую тему. ‹…›

Наверное, после наших рассказов он и согласился на съемки в «Монголкино» в каком-то очень слабом фильме — так велико было искушение поймать настоящего тайменя. К сожалению, оказалось, что работать было трудно: сценарий слабый, условия съемок тяжелые, высокогорье, вода кипит при 60 градусах, мясо не проваривается, санитарно-гигиенические условия тяжелые.

— Ну и как же ты питался?

— А вот как!.. Рубаю баранью костяру, — и он показывает размер кости. — Я здесь, а мухи там, потом наоборот: я там, а мухи здесь. После такого корма слабит «легко и нежно, не нарушая сна».

Рыбу Николай Афанасьевич никогда не ел, хоть и считался заядлым рыболовом. Поймает если — подарит.

— Зато тайменей таскал! Красавцы! Я его на берег, а он меня в реку... Просто крокодил. — И шел рассказ, подобный хэмингуэевскому «Старику и морю».

Фильм вышел, к сожалению, слабый, на премьеру Крючков не пошел и режиссерам заявил следующее:

— Вот что я вам скажу, ребята: вы еще на дереве триста лет не досидели.

Когда отец заболел, Афанасьевич стал ко мне особенно внимателен. Спрашивал: «Как здоровье Сереги?» Я отвечал, что все нормально. Он кивал головой, но по печальным глазам было понятно, что он знает нашу трагическую тайну.

В 70-м году, после смерти отца, я снимался вместе с Николаем Афанасьевичем в кинокартине «Морской характер». Съемки проходили в Одессе, и каждый вечер после работы он звонил мне в номер и приглашал зайти:

— Будем готовиться к рыбалке. Ты мне поможешь леску мотать.

Это был, конечно, предлог — он понимал, что мне тяжело и пытался чем-нибудь меня отвлечь. Рассказчик Афанасьевич был великолепный, и беседы затягивались далеко за полночь.

Однако теория рыбалки мне надоела, и я предложил Афанасьевичу спуститься к морю, благо оно около гостиницы, и половить ставриду.

— О чем ты говоришь, старик! Какая ставрида — на море накат.

— Ну, тогда хотя бы выйдем на пляж, посмотрим на замечательных одесских женщин.

— Какие женщины? — удивился он.— Они для меня теперь только как пейзаж. — И тут же рассказал печальную историю про то, как два года назад позвонила ему одна старая знакомая и предложила встретиться, «пошалить». — Я ей отвечаю: какие шалости, я об этом давно забыл!.. Приезжай, говорит, вспомнишь. На что хочешь спорим, у меня и мертвый встанет. Поспорили, и что ты думаешь, старик? — восторженно закончил он. — Я выиграл!

Удивительный оптимизм бил из него ключом.

Однажды осенью в Москве на площади Пушкина, прямо напротив памятника, меня кто-то окликает из машины. Оглядываюсь — Николай Афанасьевич, но какой-то необычный, поникший. Он медленно вышел из машины, подошел ко мне, достал из внутреннего кармана два аккуратных стеклянных квадрата и объяснил:

— Это анализы... биопсия. Подтвердился «рачок». Как у Сереги! Прощай, старик!

Обнял, поцеловал, сел в такси и уехал. Слава Богу, что диагноз через некоторое время не подтвердился. И мы об этом никогда не вспоминали. Судьбой ему даровано было еще почти четверть века счастливой жизни. ‹…›

Я вспоминаю, как однажды мы приехали на фестиваль в город Могилев. Прибыли поздно, буфет в гостинице был уже закрыт. Решили пойти в город к ближайшему гастроному. С нами отправился и Крючков.

В магазине была очередь, мы с отцом встали в конце. Николай Афанасьевич подошел поближе к прилавку — «познакомиться с ассортиментом». Продавец тут же узнал его и с радостью предложил свою помощь, от которой Николай Афанасьевич не отказался. Попросил 300 граммов колбасы, сыра, чего-то еще, попросил все это порезать, а покупку завернуть...

Народ заволновался: «Безобразие! Что такое! Без очереди!..»

Крючков обернулся, очередь вздрогнула — его узнали. Раздались удивленные голоса: «Да это же Крючков!»

— Спокойно, ребята! Это я!

Какая-то пожилая дама бросилась к нему:

— Не может быть!

— Может, мать, может! — последовал ответ.

Однако женщина не верила своим глазам, прикасалась к нему, трогала одежду.

— Неужели это вы?

— Я, мать... Я!

Потрясенная поклонница, увидев кумира своей юности, вдруг чистосердечно призналась:

— Господи! Как вы постарели!..

Возникла неловкая пауза, и тогда Николай Афанасьевич успокоил восторженную даму:

— Гм, гм... Ничего, мать, ты тоже давно не крошка Манон. ‹…›

В 94-м году я снимал о Николае Афанасьевиче последнюю в его жизни передачу для телевидения в программе «Актеры и судьбы». У него болели ноги, глаза, трудно было говорить, но он по-прежнему излучал юмор и оптимизм.

Артист кашлял, хрипел и сокрушался:

— Где же мои фальцеты?

Но на вопрос — не пора ли Николаю Афанасьевичу бросить курить — заявил:

— Что ты, старик! Я недавно был у доктора, он спрашивает: сколько лет курите? Отвечаю: семьдесят. Продолжайте, говорит.

И с гордостью подвел итог:

— Хороший доктор!

12 апреля 1994 года я обратился к нему с просьбой подписать письмо об установлении в Москве памятника Г. К. Жукову. Под документом уже стояли имена М. А. Ладыниной, С. Ф. Бондарчука, и Николай Афанасьевич твердо поставил свою подпись, как всегда, левой рукой.

Это был последний автограф, последняя просьба великого актера. Утром 13 апреля на 84-м году жизни он скончался.

Столяров К. Я вспоминаю. Н. А. Крючков // К. Столяров. Родовые сны: монологи об отце. М.: Алгоритм, 2001. С. 167–176.