Артур Пелешян, армянский кинематографист, живущий в Москве, работает над документами, над Арменией, космосом и теорией монтажа. В студиях Еревана снимают в год 4 фильма и 3 телефильма. Это скромно. «Мы надеемся, что вы полюбите нашу землю, наш народ, кто знает, может, и наши фильмы», — говорят армянские кинематографисты. Быть может, они подозревают, что их фильмы не так уж хороши. А Пелешян? — осведомляюсь я. Легкое стеснение. «Мы, армяне, очень странный и щедрый народ, мы дали Мамуляна в США, Верноя — во Франции и Пелешяна — в советском кинематографе. Кстати, он живет в Москве, и мы увидим его фильмы, обещаем вам». Итак, три фильма: «Мы» (1969 г.), «Времена года» (1975 г.) и «Космос», или «Наш век» (1982 г.) убеждают меня в том, что речь идет о настоящем кинематографисте. Не поддающийся классификации, разве что в категории все делать «с документальным материалом». Бедная категория! Речь идет, впрочем, о работе над монтажом, что не делалось в СССР со времен Дзиги Вертова. Над монтажом, с монтажом и против монтажа. Я вдруг испытал приятное чувство, оказавшись лицом к звену, которое отсутствует в настоящей истории кино. Как описать его фильмы? С образа, который пульсирует подобно неровной электрокардиограмме? Или же со звука, настоящего шума в пространстве? Как забыть начало «Времен года»? Пастухи и их скот в потоке, где они тонут вверх ногами. Крестьяне, которые скатываются за стогом сена, спускаясь по склону, покрытому то снегом, то галечником. И этот короткий интертитр, упавший с неба: «Это твоя земля». Но это земля без полюса, снятая по метеориту, который не знает, куда падет? А в фильме «Мы»? Армянский народ в слезах в архивных кадрах репатриации, возвращение на родину, объятия, нахождение друг друга... Монтаж, который находится внутри этих кадров, поднимается спиралью, подобно вихрю — головокружение, обморок. И в «Космосе» — в долгом размышлении о завоевании пространства — огнестрельные кадры, которые никуда не идут, мечта Икара, претворенная советскими и американцами, деформированное от невесомости лицо космонавта, катастрофа, которая нескончаема. Какова бы ни была тема фильма, Пелешян прибегает к кадру какого-то дезориентированного человеческого тела на орбите, взятого в шумливом движении материи, там ничего нет человеческого, ничего только человеческого, и где элементы (земля, вода, огонь, воздух) возвращаются, не человек в космосе, а космос в человеке. «Кино, которое я люблю, не любит случайностей». По возвращении в Москву я не унялся, пока не встретил Пелешяна. Он был похож на свои фильмы. Одни вопрос его неотступно преследует: «Нуждается ли кино во мне? Ибо я нуждаюсь в нем». Речь идет, конечно, о классиках — Вертове, Эйзенштейне и т. д. Пелешян говорит о них как равный с равными, как будто он сердится на них, зная при этом, что надо взяться за кино там, где они его оставили, или, быть может, сразили. «Вертов и Эйзенштейн изобрели новую машину, но поставили ее на рельсы железной дороги. Эта машина нуждается в подушке со сжатым воздухом. Это был тупик». Но среди тех, которые их приговорили, есть те (редкие), которые увидели тупик, и еще другие (все остальные), которые не увидели ни машины, ни дороги. Эти «другие» очень многочисленны в советских кинематографических кругах. У них нет слов довольно жестких для этих мастеров-колдунов, этих «формалистов» (слово, которое приговаривает и делает зло). После них проблема монтажа (теоретическая и практическая) прибегла к другим, средним, невыделяющимся жанрам. Здесь Пелешян сегодня оперирует. Его цель: «Уловить эмоциональную и социальную кардиографию своего времени». Научный словарь, медицинские метафоры в стиле Годара. «Весь фильм находится в каждом из его фрагментов и каждый кадр сравним с генетически закодированной клеткой». Остается найти место в целом с целью построить «реальность, которая могла быть реальной», как этого требует генетика. Пелешян верит в это, ибо для него жизнь человека воспроизводит в некотором смысле историю всего человечества.

Серж Даней, «Либерасьон», 11 августа 1983 г., Париж.

Цит. по: Кино Пелешяна [Высказывания о кинематографе Пелешяна] // Пелешян А. Мое кино. Ереван: Советский грох, 1988. С. 219-255.