Сюжетную историю предваряет фотография. Семейная фотография, прервавшая затейливый рисунок на пестром ковре обоев. Уж так заведено — глава в центре, по правую руку — старший сын, наследник, по левую — жена. Многочисленные домочадцы купца Ванюшина сгруппированы в три ряда. Всякий здесь знает свой шесток. На фотографии все сбалансировано и симметрично. Все упорядочено и успокоено. Позы, выражения лиц, отношения. И видно, что застыли эти люди прежде, чем щелкнул затвор фотоаппарата. ‹…›
На протяжении всего фильма едва ли не каждый из многочисленных ванюшинских детей говорит о бегстве из отцовского дома, планирует это бегство, мечтает о нем. Первой мысль подает племянница Леночка, соблазненная и обманутая Константином, потом старшая дочь Людмила, затем Алексей. Наконец, сам Ванюшин склонится к тому же.
Уже после того, как Алексей все-таки сбежал в Петербург, забеременевшую Леночку отправили в Самару к сестрам, а Людмила позволила себя увезти в Москву, хозяином дела и дома утвердился образованный Костенька, у которого вся надежда на выгодную женитьбу. Больной, измученный Ванюшин грузно поник в кресле, нарушая легкие контуры новой обстановки. Его время, как и время вынесенной мебели, уже прошло. Он не нужен. И подобно Лиру уйдет в дождь и грозу, чтобы больше никогда не вернуться.
Сцену самоубийства Ванюшина мы увидим сквозь забрызганное дождем оконное стекло. Обхватив крепкое дерево, он медленно сползет на землю. А потом упадет ничком в мокрую траву, и ветер расшевелит над ним ветви деревьев.
Эта последняя сцена, выразительно решенная режиссером и оператором, трагически окрасит историю страданий и гибели купца Ванюшина. Но более других подчеркнет трагедию, оправдает Ванюшина сам актер. Борис Андреев резко и отчетливо выделяет своего героя среди других персонажей.
Как-то Блок заметил, что пьеса С. Найденова «безгеройна» и почти все действующие лица в ней «безвольны и слабохарактерны». Борис Андреев как раз, напротив, щедро одарил Ванюшина яркой внешностью, живым умом, обостренным чувством человеческого достоинства, какой-то разительной стихийной мощью.
Думается, что той ассоциацией судьбы Ванюшина, ее исхода с лировской трагедией, на которую легко поддаются зрители фильма, они более всего и прежде всего обязаны актеру. Его природному дару, его особой способности укрупнять личность того персонажа, которого играет, обнажать самую душу человека.
Борис Андреев — один из немногих у нас актеров, умеющих быть патетичными, оставаясь предельно достоверными житейски, не вставая на условные романтические котурны. Он как бы не нарочно патетичен и простодушно величествен. Недаром его талант так любил и ценил А. Довженко, художник, для которого романтическая тема была одной из самых главных в искусстве.
В Ванюшине, этом деспотическом характере, в этом грубом порождении хищнического уклада жизни, за всеми социальными наслоениями Андреев обнаруживает запас человечности, неведомый прежде его собственному герою.
«У истинно русского актера душа защитника», — писал в театральных зарисовках В. Дорошевич. Силой своего человечного таланта он «сумеет сделать нам близким чужого и чуждого человека, как умеют это сделать большие защитники людей». Вот и на этот раз: мы не можем сочувствовать ни идеям, ни морали «подзащитного», но мы разделяем его горе — «ведь и в идеях Лира мало симпатичного, пока он не продрог в степи. Но слезы! Слезы Лира! Какие алмазы короны сравняются с этими бриллиантами».
Андреевский Ванюшин оказывается в замкнутом пространстве своего вымороченного дома. Он и угнетатель и жертва. Ему не дано сразу осознать безвыходность и безысходность собственного положения. Но дано понять нам, зрителям. Тем яснее драма для нас. Тем страшнее она для Ванюшина. Через трагическое очищение Ванюшин становится нам близким и понятным.
Андреев дает своему герою моральное если не превосходство, то преимущество перед детьми. В фильме все-таки Ванюшин, а не Алексей, уезжающий в столицу учиться, ощущается как единственный положительный герой драмы. Как герой не просто страдающий, но и действующий, разрывающий круг бесчеловечности, бросающий вызов новому поколению стяжателей и хищников, заново обставляющих и обживающих его старый двухэтажный дом. ‹…›
В старике Ванюшине пересекаются, перекрещиваются все идейные мотивы драмы. Он не только причина несчастий и бед, но еще и сам горькое мучительное следствие того дела, которое основал. ‹…›
Эта необычная трактовка Б. Андреевым образа Ванюшина, резкая акцентировка его значения в драме повлекли за собой серьезные глубокие изменения в самой структуре пьесы, переведенной на язык экрана. Кинематографическая версия, смело предложенная режиссером Е. Ташковым, оказалась полемичной не только по отношению к ее устоявшейся за многие годы сценической традиции, но и до известной степени к самой пьесе. ‹…›
Человечное теплится в Ванюшине, с ним связываются прежде всего гуманистические интонации фильма. Это он сосредоточивает на себе все наши симпатии. Ровно в той степени, в какой его образ укрупнен и приподнят актером — открыто и патетично по сравнению со своими театральными предшественниками.
Ульянова О. Укрупняя характер // Искусство кино. 1974. № 8.