‹…› Посетив Государственный кинотехникум, я познакомился с группой студентов, рассказал им о сценарии, о трюках, которыми будет полна картина [«Золотой запас»], об осторожности директора... ‹…›
«— Его страхи тем более неосновательны», — говорил я, — что прыгающих и падающих легко заменить куклами. Кое-что можно заснять при замедленной съемке... Каких только эффектов нельзя добиться в кино при некоторой изобретательности...
И вдруг один из студентов, внимательно слушавших меня, начал горячо возражать:
— Вы не правы! Зритель замечает все, что не по-настоящему сделано. Он требует правды. Ведь в жизни, если возникнет такая необходимость, человек прыгнет с дерева на плечи скачущего всадника? Значит, и в кино можно это сделать. Все надо выполнять всерьез! Каждый из нас согласится на такое задание.
Я, конечно, не мог согласиться с наивно прямолинейными утверждениями студента, но мне понравилась его горячность, и я пригласил юношу на роль партизана.
Это был Евгений Вениаминович Червяков, будущий исполнитель роли Пушкина, будущий кинорежиссер, причем кинорежиссер своеобразный, с удивительно лирическим складом дарования. Картины Евгения Червякова легко узнавались, как полотна истинно талантливого живописца узнаются по кисти, по своеобразию штриха и красок. «Девушка с далекой реки», «Мой сын», «Золотой клюв», «Города и годы» ... Червяков погиб в годы Великой Отечественно войны, как настоящий советский патриот, как защитник героического Ленинграда, города, который он любил искренней любовью...
Со дня моего первого знакомства я два года не расставался с Евгением Червяковым. Дружил с ним и после того, как он начал работать самостоятельно. ‹…›
На студии Севзапкино решался вопрос о постановке фильма о великом русском поэте А. С. Пушкине. ‹…›
С самого начала мы с Е. Червяковым решили, что картина будет называться «Поэт и царь». В этом заголовке мы видели выражение самой идеи будущего фильма. ‹…›
Но вот сценарий в основном готов. Написали его мы вдвоем — я и Е. Червяков. Время приступить к подбору актеров. Ведь нам нужна большая группа талантливых артистов, помимо дарования и опыта, имеющих портретное сходство с героями фильма. ‹…›
Из огромного количества кандидатур я не сумел остановиться ни на одной. ‹…›
Споря с разгневанным моей привередливостью Е. Червяковым, я решительно отвергал какую-то очередную кандидатуру на исполнение роли Пушкина. И вдруг увидел в его, Червякова, глазах блеск и вдохновение, которые я тщетно искал у целой вереницы актеров.
Я замолк и уставился на Червякова так пристально, что он стал растерянно оглядываться...
— Слушайте, Женя! «Идите-ка в гримерную и гримируйтесь сами», — сказал я как можно более спокойным и деловым тоном.
— Я? — удивился Червяков.
— Да, вы! Не мне же пробоваться на роль Александра Сергеевича!
Так был найден исполнитель роли Пушкина! ‹…›
Евгений Червяков был человек завидного здоровья, физически крепкий и жизнерадостный по натуре. Сцены смерти Пушкина он репетировал хорошо, с глубоким пониманием внутреннего состояния своего героя, умел передавать его тонко и выразительно. Но, помимо воли Червякова, впечатление портило его здоровое лицо и огонек в глазах. Я не стремился к изображению клинической картины умирания, к натурализму — он всегда был противен мне... Однако предстояла необходимость передать упадок сил, вялость тела, потухающие глаза... Как добиться этого от здоровяка и жизнелюба Жени Червякова?
Тут я прибег к весьма курьезному приему, о котором хочу рассказать.
Накануне съемки этой сцены, расставаясь поздним вечером с Червяковым, я попросил его поголодать.
Утром я его нашел в гримерной.
— Женя, вы, кажется, забыли?..
— О чем, Владимир Ростиславович?
— Вспомните, о чем мы договаривались вчера вечером?
— А!.. Я, знаете, и вчера хорошо поел, и сегодня уже успел позавтракать, — беспечно засмеялся Червяков.
— Можете не гримироваться. Съемка отменяется, — строго заявил я ему.
— Да что вы, Владимир Ростиславович, из-за такого пустяка...
— Съемка отменяется!
На следующий день повторилось то же самое.
— Не могу я лишать себя еды. Грешен, люблю поесть. Но сыграть — сыграю! Уж поверьте, Владимир Ростиславович!
— Съемка отменяется!
На третий день Женя пришел бледный и злой.
— Из-за вашего эксперимента я целую ночь не смыкал глаз. Решил, что буду голодать, а заснуть на голодный желудок не сумел. — Он приблизился к зеркалу. — Ну, на кого я похож! Отменяйте съемку, Владимир Ростиславович, я сегодня никуда не гожусь...
Унылый, он тяжело опустился на диван. Видно, и в самом деле не спал ночь. Верхние веки глаз отекли, твердый разрез рта заметно обмяк... Вялыми казались руки...
Я просил немедленно загримировать его и начал съемку.
Червяков работал, преодолевая усталость, порою неохотно, в полной уверенности, что весь отснятый в этот день материал пойдет в корзину. Он просто выполнял «каприз упрямого режиссера» ...
Но когда увидел на экране кадры, которые, по его мнению, должны были идти в брак, обрадовался.
— А ведь получилось! А? Получилось! Владимир Ростиславович, как вы находите? — повторял он.
Гардин В. Воспоминания. М., 1952. Т. 2.