Первые фильмы Константина Бронзита были очень короткими. По минутке. А то и по пол. Длящиеся ровно столько, сколько нужно, чтобы развернуть карикатуру в силлогизм — посылка, аргументы и вывод. А силлогизм, в свою очередь, — в классический анекдот: когда вывод суть поворот «все вдруг», тотальное переосмысление посылок. В принципе, таким и было само время — незабвенное начало девяностых. Такой была и чуть не вся постсоветская анимация — стремительная, ироничная, как черт ладана бегущая психологии и дидактики. Поэтика карикатуры, немого кино, легкомысленное нанизывание гэгов воспринимались как универсальный способ (прямо по Бергсону) сломать телеологию, натянуть нос логике, извлечь комическое из «механической косности мира» и повеселиться. Без задней философской мысли.
Бронзитовские скетчи начала 90-х, сделанные на студии «Пилот», — «Тук-тук», «Пережевывай», «Пустышка», — с этой точки зрения вполне в духе времени. Но на общем фоне они сразу выделяются свирепым аскетизмом выразительных средств и безупречным таймингом. Ничего лишнего, ничего в сторону, каждая точка и каждая секунда просчитана и поставлена на место. Заключена в жесткую рамку, пригвождена к плоскости, которая просто не успевает развернуться в объем. Для объема нужно хотя бы минутки три.
В «Switchkraft’ е» (1995) их было уже четыре. И анекдот немедленно получил возможность реализовать историческую память жанра и дорастить сюжет почти до притчи. Все еще без психологии и «речей», но уже с мимикой и звучанием, чреватый метафорой и философией. В «Switchkraft’ е» бронзитовскому герою впервые удалось высунуть нос за пределы мультипликационной рамки. Другое дело, что там все еще ничего нет, одни неясные намеки на другую жизнь, из которой так никто и ничто и не появляется. Режиссер по-прежнему не дает времени тянуться: сокращает его, сводит к конспекту передвижения своих персонажей, дабы не отвлекаться на механическое повторение. И делает основой композиции повторение немеханическое — амплификацию. Как образ той самой косности пространства замкнутого и невозможности сосуществования с пространством разомкнутым. А повтор, этот простейший комический прием, разворачивает в настоящий саспенс с классическими обманками — ложными концовками. Саспенс, сложенный из гэгов, Хичкок и Чаплин в одном лице — смесь оказывается в прямом смысле слова гремучей, картинка взрывается и забрызгивает экран кровавыми титрами, а зритель хохочет, распугивая мурашек с кожи. «Switchkraft» — фильм-каламбур, в котором Бронзиту удалось доказать родство простейших приемов страшного и смешного на каком-то очень глубинном уровне сознания.
С этой точки зрения «Die Hard» (1996) мог показаться отступлением на старые позиции: карикатура, пародия, плоскость. Но только на первый взгляд. Дико смешной «Die Hard» оказался следующим шагом в другом направлении — не поэтики, но прагматики. Только начала создаваться студия «Мельница» в Санкт-Петербурге, и ее продюсер и руководитель Александр Боярский предложил сделать какой-нибудь сериал для телевидения. Тогда и была придумана серия микроскопических пародий на знаменитые блокбастеры; «заказное баловство», как назвал этот проект Бронзит в одном из интервью. Баловство, ну конечно, — но все-таки не только. По сути дела, уже тогда Бронзит со товарищи начинают нащупывать возможные способы существования анимации в нарождающемся диком рыночном пространстве и пытаются делать что-то коммерческое. Причем коммерческое не только потому, что деньги нужны, это само собой. А потому, что коммерческое — значит востребованное, то, что имеет шанс дойти до зрителя, потому что кино без зрителя умирает.
После «Die Hard» Бронзит получает приглашение на ББЦ для продолжения сериала и одновременно — грант на знаменитой студии «Folimage» под сценарий «На краю земли». Развилка почти метафизическая. Бронзит выбирает «Folimage» и получает возможность довести до ума все, что к этому времени научился делать как режиссер.
«На краю земли» (1998) получается совершенным. Все режиссерские принципы взнузданы и припряжены. Максимальный минимализм: одна рамка и один прием. Геометрическое мироздание. Безупречный ритм гэгов, даже не чаплинский, а бастеркитоновский: предметы, звери, человеки, расставленные в режиме полифонической партитуры и соединенные последовательным подчинением по принципу домино. Виртуозный расчет-просчет зрительской эмоции. Что и говорить — совершенство. И, как любое совершенство, — тупик: и что теперь? Да, штук восемьдесят наград на разных фестивалях. А Бронзит соскакивает с разогнавшегося поезда и плетется дальше пешком, сворачивая у каждого светофора: а тут что?
Грачева Е. Новые времена Константина Бронзита // Сеанс. 4 февраля. 2010