Когда в конце 1960-ых начинающий тогда режиссер Питер Богданович уговорил сурового главкома всех вестернов Джона Форда ( почти уже ничего не видевшего) посмотреть эйзенштейновского «Ивана Грозного», Форд удивленно переспросил после просмотра: «Так кто, ты говоришь, был Эйзенштейн — оператор (pure cameraman)?» Съемки в «Грозном...» потрясли одноглазого Джона, в прошлом фронтового оператора. Ему, всю жизнь снимавшему про Дикий запад, был глубоко безразличен сюжет эйзенштейновского шедевра (он ничего не знал про средневековую Русь), его поразил кадр, картинка, «genious, pure cameraman» будет повторять он после просмотра...
Эдуард Казимирович Тиссэ — окажется тем самым pure cameraman. Главный (или первый) советский оператор. Он первым будет снимать хронику с Лениным, в 20 лет срежиссирует «Взятие Казани товарищем Троцким», научит Эйзенштейна «двойной экспозиции», им будет восхищаться классик мексиканского кино Эмилио Фернандес (тот, который позировал для статуэтки «Оскар»), будет участвовать в знаменитом автопробеге Кара-Кум — Москва, задолго до Орсона Уэлса применит короткофокусный объектив, за фильм о Мексике еще в начале 30-ых международная профессиональная гильдия назовёт Тиссэ лучшим оператором мира. Некоторые из его знаменитых сцен и эпизодов, подобно живописным полотнам, будут носить свои названия: «Чайки в тумане», «Вскочившие львы», «Одесская лестница».
Появление кинематографа почти совпало с рождением Эдуарда Тиссе. Он появился на свет в 1897 году в приморском Лиепая («город, где рождается ветер») В городе, где ходил первый в Латвии трамвай, располагалась первая в Российской империи база подводных лодок, юный Эдуардас Миколайтис начал учиться в частной школе живописи и фотографии. Он станет известен под псевдонимом Тиссэ (три последние буквы фамилии, в конце — первая буква имени, а в середине для созвучия еще одно «с»).
Работа в кинохронике первых лет революции и гражданской войны, где он участвовал в качестве бойца-кинематографиста, в интервалах между поездками на фронт — Тиссэ работал в Москве, снимая Ленина. Валентин Петрович Катаев уже в перестройку будет пересказывать историю чаепития Тиссэ с Лениным — «...после утомительной съемки, Владимир Ильич пригласил его к себе домой попить чайку и отдохнуть, и Эдуард провел несколько часов с Владимиром Ильичем и Надеждой Константиновной в Кремле, за чайным столом, в небольшой квартирке вождя».
Тиссэ первым нарушит все установленные в немом кинематографе традиции — в туманное сентябрьское утро, когда, снимать было нельзя (так было принято считать), он отправится на съемку траурного эпизода «Потемкина» в Одесском порту, добившись невиданного эффекта. Эйзенштейн позже подробно про это напишет свою «Сюиту туманов». На съемках «Потемкина» он будет лететь с самого шпиля крейсера «12 апостолов» («загримированного» под Потемкина) раздельно с аппаратом и жалеть, что не получается снимать налету! Больше 40 лет он будет снимать кино: с нефтяных вышек и аэропланов, стоя по горло в воде, увязший в болоте, с лошадей, с тракторов и броневиков, подвешенный, сидя верхом на молодом Грише Александрове! Проработавший несколько лет за океаном советский режиссер Леонтий Мурашко (Лео Мур) писал о Тиссэ, как о настоящем голливудском операторе: «...На съемку Тиссэ приезжает как американский банкир в отель с 14 чемоданами. Один в 6-местном автомобиле — и то тесно. Штативы, объективы, разные приспособления. У Тиссэ самый полный в Европе набор всего нужного для съемки». Тут еще нужно сказать несколько слов про шляпы, кепки, костюмы-тройки (еще были краги и темные очки), которые, кроме Тиссэ мало кто умел носить в советском кино (да, был Протазанов с его бабочками и тростями, ну может Юткевич еще только... и немного Козинцев).
«Я не знаю, где кончается мое видение кадра и начинается глаз Эдуарда Тиссэ и где кончается его видение и начинается мой глаз...» напишет потом Эйзен. Тиссэ был на год старше Эйзенштейна по возросту и на 10 лет дольше его работал в кино. Они познакомятся в 1924, в небольшом саду особняка Морозова на Воздвиженке (и по сей день стоит), тогда там располагался Театр Пролеткульта —главная площадка для смелых театральных экспериментов. Эйзен ставил свой первый спектакль с элементами кино «На всякого мудреца довольно простоты» («Дневник Глумова») -, в котором Гриша Александров (тогда еще Мормоненко) по проволоке через весь зал будет уходить на балкон, как бы «в эмиграцию» (классику Островского Эйзенштейн перенесет в двадцатые годы), а будущий мэтр сталинской комедии Иван Пырьев будет изображать фашиста с накрашенным ртом. Тиссэ придет на спектакль, «чтобы подробнее выяснить, с кем он имеет дело» — Проволока на том представлении лопнет, Александров рухнет в зрительный зал, а стул рядом с Тиссэ будет разбит вдребезги. «Он, кажется, даже не вздрогнул» будет хохотать потом Эйзен. «Невозмутимая флегма и дьявольская быстрота». Их разговор при первой встрече будет краток — Тиссэ посмотрит монтажную разработку первых вариантов будущей «Стачки», профессионально объяснит, что «наплыв на наплыв» именуется «двойной экспозицией», поверит в Эйзенштейна и согласится работать.
С первыми своими съемками в «Стачке» молодой режиссер, будучи незнакомым с кино и не имея кинообразования, не сможет справиться, немного потеряется от новых технологий. Руководство Первой Госкинофабрики будет обескуражено, и Тиссэ даст подписку: Эйзенштейн — талантливый человек, и он, будучи опытным оператором, гарантирует, что тот быстро научится и фильм будет сдан в срок...Первый полнометражный фильм будущего Мастера — «Стачка» 1925, по сути, еще черновик (но какой!), набросок, к «лучшему фильму всех времен...» Союз Тиссе — Эйзенштейн начался триумфально: в течение короткого времени были созданы «Броненосец «Потемкин» и «Октябрь» — фильмы, поражающие своей скульптурностью, энергией и ритмом. Впереди будет мировое признание, почти трехгодичная командировка в Европу, знакомство с Голливудом...
В 1929 Тиссе впервые окажется в роли режиссера, в Швейцарии, во время их европейского турне. Его фильм «Женская беда — женское счастье» (Frauennot, Frauengluck) запомнится европейцам. «...кстати „аборт“ Тиса произвел невероятный и общественный скандал в Швейцарии» — напишет Эйзенштейн в
письме матери. Старую Европу волновала проблема — легализация абортов. Всю эту картину Тиссэ сделал самостоятельно — как оператор, режиссер и сосценарист (Эйзенштейн и Александров все же будут указаны в титрах, как авторы сценария). Через год в Голливуде будет предложение об экранизации «Американской трагедии» Драйзера — компания Paramount за 100 тыс. долл. приобрела у писателя права на экранизацию романа и заказала сценарий Эйзенштейну и Тиссэ. Сценарий был написан, результат Драйзеру понравился, но продюсеры отказались от первоначального замысла. Они уедут в Мексику, где приступят к работе над картиной «Да здравствует Мексика!», финансируемым американским писателем Эптоном Синклером. Так и не завершенный Эйзенштейном мексиканский шедевр, о мощи которого можно лишь догадываться по поздним реконструкциям 70-ых. Хотя как раз «реконструкции» и снижают мощь, заложенную в кадрах, — без монтажного искусства Эйзенштейна мощные мексиканские кадры Тиссэ становятся лишь красивыми «картинками».
Их последней совместной работой с Эйзеном будет многострадальный «Иван Грозный». Когда С.М. понадобится для «Грозного» живописность («светопись»), он ради фильма вынужден будет пригласить другого большого мастера — Андрея Москвина. Это было трудное решение — С.М. несколько дней будет почти болен после того, как посмотрит отснятый материал Тиссэ «Пролога» к «Грозному» с «плоским» светом, и прежде, чем решится поговорить со своим оператором откровенно, оставив его в фильме на натурные кадры. Тиссэ принял предложение, хотя мог бы «обидеться» и уйти. Тиссэ признавал превосходство Москвина в работе со светом. Эйзенштейн не мог предать свой фильм и свои глаза, поэтому и оставил Тиссэ в группе на натурные съемки: «Взятие Казани» и «Крестный ход в Александрову слободу» — шедевры кинографики Тиссэ-Эйзенштейна.
Он будет оставаться рядом с Эйзенштейном на протяжении всего пути, но почти не разделит его судьбу с трагедией запретов и потерь. Оператор никогда не будет восприниматься как идеологическая фигура (исключение — Владимир Нильсен, станет жертвой своей близости к Шумяцкому), в отличие от режиссера (сценариста). Беды, которые грозили Эйзенштейну после уничтожения «Бежина луга», запрета второй серии " Грозного«, для Тиссэ будут личными трагедиями, но не коснутся напрямую — он останется в профессии, будет много снимать, станет лауреатом трех Сталинских премий.
Уже после смерти Эйзенштейна, Эдуард Казимирович сделает еще несколько картин. Впервые поработает в цветном кино — Григорий Александров попросит «вытянуть» своего малокартинного «Композитора Глинку» (1952) — академичный байопик о жизни русского композитора. Биография великого соотечественника 19 века, близкого к народу — самый популярный жанр в позднесталинскую эпоху малокартинья. Он доживет до «вегетарианских времен», когда кино наконец-то обратится к проблемам живым и насущным. Вновь попробует себя в роли режиссера — в 1956-ом поставит «Бессмертный гарнизон» по Симонову о героях Брестской крепости (почетный диплом на фестивале в Венеции), советское кино до этого будет стараться избегать проигранных сражений. Тиссэ первым покажет павших героев Брестской крепости крупным планом...Он вообще был влюблен в крупные планы человеческих лиц. «Нет ничего нефотогеничного, — говорил он. — Все можно одеть в новые световые одежды... при надлежащем выборе ракурса и объектива сделать «фотогеничным»! Pure cameraman.
Риганов А. Камера Эqзенштейна // Коммерсантъ Weekend. №10. 31 марта.