Привыкаешь к тому, что хоронишь людей старше себя, даже ровесников. Но совсем как к чему-то дикому и ненормальному, нечеловеческому относишься, когда провожаешь людей, которые моложе тебя. Вот уже некоторое время мы говорим о том, что нет Андрея Миронова, и говорим о нем в прошедшем времени, а я все равно не могу осознать до конца, что не в командировку, не в отпуск уехал Андрей, а навсегда. По-прежнему не оставляет ощущение нелепости происшедшего. Мы не были с ним близкими друзьями. Играли в разных театрах, работы хватало всем. Встречались время от времени на людных актерских перекрестках, иногда на съемочной площадке. А еще, кроме того, мы были с ним соседями. Последние пятнадцать лет мы жили в одном доме, Андрей пятью этажами выше. Может быть, от этого я утрату Андрея ощущаю прежде всего как потерю хорошего и доброго человека. Сегодня эти качества очень редки.
Так уж получилось, что наши пути с Андреем Мироновым пересеклись на съемочной площадке в одной из его первых работ — фильме «Мой младший брат», и одной из последних — «Человек с бульвара Капуцинов», в котором мы были партнерами.
А тогда, более двадцати пяти лет назад, троица актеров поколения, идущего вслед за мной: Олег Даль, Саша Збруев и Андрей Миронов, — пробовались в кинокартину «Мой младший брат». Ставил ее режиссер А. Зархи. Он пригласил меня участвовать в фильме, поскольку я снимался в его предыдущей работе.
Я особенно четко их помню, может быть, оттого, что они были все-таки другими, а может, и оттого, что понимал — не гожусь для этой роли. Они были удивительно друг другу близки. По-моему, выбор был сделан точно.
Вот там, на пробах, я и увидел впервые Андрея, тогда еще студента Щукинского училища. Он сразу привлек мое внимание симпатичной мне особенностью — ощущением достоинства своей профессии, достоинства человека, умеющего делать свое дело.
С тех пор я следил за его творчеством. Помню его работы в Театре сатиры. Видел его в прекрасных ролях Фигаро, Всеволода в спектакле «У времени в плену» и в одном из его лучших созданий — в роли Жадова.
С другой стороны, кинематограф, в котором Андрей делал уверенные шаги, подарил ему не менее блестящую в профессиональном отношении роль «Графа» в «Бриллиантовой» руке«.
Это были годы, когда актеры стремились показать все, на что они способны, до конца реализовать все свои возможности. Тот период отстаивания достоинства актерской профессии был мне по душе. Именно это качество, которое я увидел у Миронова-дебютанта, отличало и каждую его работу на протяжении всего его творческого пути.
Во всем, что он делал, не было и тени любительства, снисхождения к самому себе и к тому жанру, которым он занимался. Андрей был настоящим артистом, артистом милостью божьей. Он никогда не становился в искусстве ни сыном Мироновой, ни сыном Менакера. Он носил свое имя. Оно было им заслужено и многими любимо и почитаемо — Андрей Миронов.
Актерское начало доминировало в Андрее. Именно в нем он выражал себя наиболее естественно и полно. Актерское — значит по своей природе коллективное. Андрей был человеком цеховым, и ему была свойственна цеховая солидарность. Фракций, групп, группировок он избегал, как только мог, не участвовал ни в каких интригах, не знал зависти. Обращаясь к группе беседующих актеров, иногда спрашивают: «Против кого дружите?» Так вот, Андрей всегда дружил «за». Он бывал ироничен, порой даже язвителен, во всегда верен в дружбе и чужд всяческой возни вокруг нашего дела, нашей профессии, потому что всерьез любил само дело.
Я не буду давать никаких оценок, но режиссурой он занимался серьезно, увлеченно, полнокровно. <...>
Табаков О. Достоинство профессии. В книге: Андрей Миронов. М.: Искусство, 1991. С. 176-180.