Из обсуждения на худсовете «Ленфильма»

24 декабря 1955 года

Хочется начать с того, чтобы забыть об оговорке, которую сделал Борис Михайлович^[1], что картина сделана на 60 дней раньше срока. Я лично не могу сказать, чтобы я где-то, хотя бы в одном кадре картины, это заметил. Картина сделана настолько тщательно, что создается впечатление, что она сделана на год позже установленного срока. Я не вижу никаких следов спешки, а вижу необыкновенную тщательность и высокую квалификацию, с которой сделана эта картина. Не хочется мне говорить никаких слов и по поводу того — молодой режиссер или нет. Этот разговор уже не нужен, ибо картина сделана очень хорошо. Для нас представляет интерес то, что наша студия стала делать и сделала много хороших картин, и особенно интересно то, что эти хорошие картины сделаны в совершенно различных жанрах, в совершенно различном стиле и с совершенно различным творческим лицом режиссеров, делавших эти картины.
Недавно меня пригласили в Союз советских художников и просили рассказать, какое должно быть лицо советского художника. Я подумал, что очень плохи их дела, если нужно собирать диспут и рассуждать по поводу того, какое должно быть лицо. Картины должны быть. Если взять эту картину, картину Швейцера^[2] или Граника^[3], то все они совершенно различны. Мы можем про них сказать, что они очень хороши и что творчески они идут совершенно различными путями. Скажем, эта картина во многом, по своему стилевому направлению, различна работе Швейцера. Если Швейцер в своей картине и коллектив, с которым он работал, необыкновенно осторожно, пристально и глубоко сумели проникнуть в противоречия человеческих характеров, то здесь мы имеем великолепную романтическую картину, сделанную в полный полет романтизма, что ни в какой степени не мешает тому, чтобы картина правдиво и верно отображала действительность.

Две сцены являются в какой-то степени ключом к этой картине: совершенно замечательная сцена молитвы, силы любви, которая побеждает пространство, побеждает даже смерть^[4]. Если вы задумаетесь о ней с точки зрения наивного и упрощенного реализма: могла бы эта девушка в эту минуту говорить именно такие слова, именно в такой литературной форме <...>? Вероятно, вы скажете, что это неправдоподобно, а, тем не менее, это убеждает потому, что сила внутреннего чувства такова, что автор, режиссер и актриса заставляют вас верить в убедительность этой очень возвышенной и очень благородной темы. А это ведь большое дело.

Мы в романтическом стиле пока почти не имели побед в нашем искусстве — это, может быть, одно из первых достижений. Я не могу вспомнить такую благородную победу романтического искусства, как эта картина. Прежде всего, все те вещи, по поводу которых недавно дискуссировали, произносили бесконечные речи, делали выводы, указания, мы видим, как они беспочвенны. Какой должен быть положительный герой? Пожалуйста, он может быть такой. Один герой с самого начала, с детства обладавший благородными чертами человеческого характера, другой, наоборот, имевший все отрицательные черты человеческого характера. Закономерно ли это? Имеет ли это право на существование? Абсолютно, потому что в основе лежит отражение верной тенденции, имеющейся в самой жизни. Это отражение нашло такую форму, выражено в такой форме.

Совершенно другая вещь — картина Швейцера, которая тоже — потому, что это сделано верно — правдиво убеждает.

Я очень рад, что мой сын подрастает и будет смотреть хорошие картины, потому что, будь это несколько раньше, мне пришлось бы его воспитывать при помощи строжайшего запрещения хождения в кино. Теперь я верю, что он обеспечен репертуаром, потому что благороднейшие юношеские стремления победы добра над злом выражены в этой картине.

Вся ее поэзия с возникающим призраком замерзшей шхуны, все это прекрасно. Всегда картина, которая хороша и в которой есть сильная, большая режиссерская работа, неминуемо таит в себе и другие открытия. Кроме того, что здесь нам открыты возможности романтического искусства, нам открыта очень хорошая актриса Заботкина. Она мне очень понравилась. Шло в свое время много споров, когда показывались ее пробы, всех пугало, когда на этих пробах не успевала она остановиться, как мы видели ноги балерины, становившиеся в третью позицию. Сейчас это прекрасная актриса, трогательная, человечная, лишенная гнусного пошиба кинозвезды, обаятельная, юная. Самые хорошие слова могу сказать о ней. Открыта актриса, которая должна иметь свой, хороший путь в искусстве.

Очень хороша работа с детьми в первой половине. Они совершенно виртуозно подобраны. Сходство детей и взрослых говорит об очень тщательной работе коллектива.

Особенно мне хотелось говорить по поводу оператора^[5]. Обычно мы говорим о том, плохо или хорошо снято, хорошо или плохо сняты портреты и т. д. Здесь оператор делает грандиозную вещь, он создает на экране впервые такой образ нашего Севера. У меня впечатление, что поэзия Севера, выраженная здесь пейзажами, в полетах самолета над этими местами, <...> открывает нам очень большой кусок нашей страны, и это немаловажное дело. Здесь идет открытие целой части нашей родины, которую мы толком не знаем.

Актерская работа вся хороша. Мне понравились Катя и Саня, мне понравился актер, играющий Ромашова.

У меня было ощущение сценарного или режиссерского непорядка в сцене, когда после смерти Марии Васильевны Григорьев приходит в дом к Николаю Антоновичу. Ведь до этого у него произошел с этим человеком абсолютный разрыв, а значит он не может прийти в дом, жать ему руку и при нем рассказывать о своей любви. В этой сцене, мне показалось, есть режиссерский разрыв в ткани повествования.

Рудиментом плохих лет нашего кинематографа мне показалось бессмысленное введение лекции в конце картины. Человечная и лиричная картина, и вдруг появляется Немирович-Данченко^[6]и долго и длинно читает не интересную для нас лекцию. Это совершенно не нужно.

Это те отдельные моменты, которые я заметил и которые немножко огорчают. В целом же, по-моему, это очень хорошая картина, сделанная в очень нужном, хорошем, благородном жанре, посвященная благородной теме и самым благородным стремлениям людей, какие только могут быть. Можно только радоваться, что такая картина у нас сделана.

ЦГАЛИ СПб, ф. 257, оп. 17, д. 894, л. 320-323

«...где начинается искусство, там... все весы бездействуют». Из выступлений Г. Козинцева на худсовете «Ленфильма», 1955-1966 // Киноведческие записки. 2005. № 76. С. 296-303.