Точнее названия не придумаешь: в этом слове зашита ДНК русского человека. У какого еще народа есть такой обычай — хором вопить на свадьбе о горечи бытия, буквально требуя стереть ее хотя б на миг сладким поцелуем? Каждая секунда подлежит отсчету: счастье на Руси долгим не бывает. Этот дуализм сладости и горечи долгие годы отрицался отечественным «добрым кино» — концентрация приторности в нем может быть любой, но неприятного привкуса надо избегать. Порвав с этой традицией, режиссер-дебютант Жора Крыжовников (под псевдонимом скрывается работавший до сих пор на ТВ Андрей Першин) совершил, казалось бы, невозможное — снял русский «Мальчишник в Вегасе», Первую по-настоящему талантливую комедию постсоветской эпохи, фильм о русской свадьбе во всем ее убийственном величии, во всех отталкивающих деталях, от первой встречи родителей жениха с родителями невесты до непременного утреннего похмелья (да еще в Геленджике).
Жених Роман (Егор Корешков), он же Ромик, — застенчивый журналист из местной газеты, мечтающий разбогатеть на каком-нибудь сетевом стартапе. Невеста Наташа (Юлия Александрова), она же Натали, — самоуверенная молодая сотрудница газовой компании. Его родители — простецы, живущие в хибаре на берегу моря: папа делает блесны ручной работы, мама — парикмахерша. В запасе — только что откинувшийся из тюрьмы брат-уголовник и толпа родственников, приехавших из Туапсе.
Ее родители — элита: отчим — бывший десантник, ныне работающий в городской администрации, мать — чуть увядшая красавица домохозяйка, в чьей квартире висят хрустальная люстра из Дубая и портреты хозяев в золоченых рамах. В запасе — лучшие люди города, от хозяев свадебного салона и самой престижной ювелирной лавки Геленджика до самого мэра.
Уже первая деловая встреча в ресторане «Золотой» наглядно покажет, насколько ничтожна социальная разница между родней жениха и невесты. У них схожий юмор и одинаковое чувство прекрасного. Все они знают по умолчанию, что на свадьбе должно быть много водки и песен, — тогда и остальное устроится. Пусть одних переменчивая судьба вытолкнула на верхнюю ступеньку социальной лестницы, а другим повезло меньше, но и те и другие надеются, что невеста все-таки споет на свадьбе под минус их любимую песню Григория Лепса «Натали».
У самих молодых немного другая система ценностей. Привычный к социальному прессингу Ромик еще худо-бедно терпит родительскую диктатуру, а Наташа пытается бунтовать. Она воспитана не на шансоне и советской эстраде, а на диснеевской «Русалочке», ей хочется красивую церемонию на берегу моря (благо оно в двух шагах), чтобы свечи горели, а возлюбленный плыл к ней на лодке с красным парусом. И чтоб без пошлости, пьянки и тупого юмора. По счастью, рядом есть понимающий босс-газовик, который способен устроить именно такую свадьбу, приняв вместо гонорара только что подаренную Наташиным отчимом иномарку. Разумеется, выбрать одну свадьбу из двух не получится; придется играть обе, и само собою, они совпадут во времени и пространстве.
Для человека даже умеренной интеллигентности такое зрелище — настоящий фильм ужасов. Для так называемого зрителя из народа — то, что называется словом «ржака». Для условного либерала — алая сатира на русские обычаи и манеры. Для патриота... ну, тут все зависит от патриота: если у него есть чувство юмора, «Горько!» покажется фильмом о большой любви, если нет — он не будет думать о дефинициях, а сразу побежит жаловаться в Госдуму. «Горько!» неизбежно вызовет бурю эмоций — но попробуем разобраться с холодной головой.
Главной целью «доброй русской комедии» была отчаянная лакировка действительности, декларативный эскапизм: пусть жизнь страшна, мы сделаем вам красиво. В «Горько!» же все происходит именно так, как обещает название, так близко к реальности, как только бывает. Есть, конечно, законы жанра, требующие света в конце даже темнейшего из тоннелей, — таковы же и законы свадебной церемонии, где самая пошлая сентиментальность и самый тупой юмор оправданы сакральностью ритуала. Ключ к содержанию и пафосу фильма в этом случае — его формальное решение, то, как он снят. Это как бы случайно найденное любительское видео, «found footage» — форма, которая чаще всего используется для хоррора («Ведьма из Блэр», «Паранормальное явление», «Монстро») и уже была применена в России Павлом Бардиным для его антифашистского манифеста «Россия-88». В «Горько!» это свадебное видео, снятое младшим братом жениха, единственным малопьющим гостем свадьбы, — то есть полноправным представителем режиссера и зрителя.
Между неряшливостью снятых на цифру эпизодов и предполагаемой красивостью действа — непреодолимый конфликт, заложником которого может себя считать в той или иной степени каждый из нас. Мы все зависли между советским пыльным ватником и безвкусными новорусскими стразами, между ложной задушевностью и столь же наносной беззаботностью, между потерявшими смысл традициями и крикливо-глупыми инновациями. А есть ли на самом деле разница? Вроде была, но где она? Деревенские старушки и гламурные красотки в купальниках с равной охотой фотографируются с заказанным из столицы тамадой Сергеем Светлановым (в роли самого себя) — звездой, как чаще всего случается в новом русском кино, превращенной в реди-мейд. Произнеся пять-семь дежурных фраз, он валится под неумолимым ударом крепкого алкоголя, покорно выслушивает сокровенные вопросы поклонников: «Серег, только честно, Басков — гей?» — но даже на такие вопросы не может найти ответа.
Это зыбкий мир тотальной неуверенности в окружающей реальности и в самом себе. Момент предполагаемой высшей искренности, слияния двух душ оборачивается тотальным взаимным принуждением к исполнению кем-то (возможно, самой судьбой) навязанного спектакля. Последующая свистопляска — море дурного алкоголя, децибелы ужасного караоке, тонны уродливой плоти, поцелуи взасос, мордобой, стрельба и пожар, поющие казаки и арестовывающие всех омоновцы — кажется в этих условиях стопроцентно оправданной. Нет, это не безудержное русское раздолье, не раззудись-плечо-размахнись-рука, а нервическая реакция, переходящая в массовую истерику. Когда все вокруг фальшивое и чужое, хотя кругом, казалось бы, самые близкие люди, куда спрятаться, куда бежать? Только в море утопиться (благо оно, повторимся, в двух шагах).
Тем не менее Крыжовников-Першин находит выход из тупика: на то и комедия. Ближе к финалу изнурительного марафона, когда все сидят в одном автозаке, пьяные, избитые, вымокшие, посыпанные пеплом и конфетти, окончательно стирается грань между любовью и ненавистью. В этот момент понимаешь: семья (и родина) — дар, от которого не отказываются, который не выбирают. И когда все хором, со слезами уже не растерянности, но любви, все-таки запевают треклятую лепсовскую «Натали», сам себе не веря, начинаешь подпевать. И все печали утолены.
Подумать только, всего год назад «Горько!» никому еще не известного Жоры Крыжовникова вышел на экраны. Кто бы тогда предсказал, что он станет самой массовой комедией года, собрав четыре с половиной миллиона зрителей? Теперь сделанный в рекордные сроки сиквел буквально обречен на то, чтобы стать главным отечественным хитом 2014-го.
Говоря по совести, авторы могли не напрягаться, а напрягшись, все равно не переплюнули бы первую часть по степени воздействия на зрителя, отныне готового ко всему. Продолжение, как бывает практически всегда («Терминатор 2» не в счет), уступает оригиналу. Не слишком удалась сцена безудержного застолья, вынужденно копирующая первый фильм. Сопродюсер Сергей Светляков неуместен, как любой тамада на поминках. Совершенно не работает прием с камерой — все-таки «свадебное видео» жанр почтенный, а о «похоронном» никто не слыхивал: присутствие оператора во многих сценах вовсе не отыграно. Многие прекрасные актеры — Егор Корешков (Ромик), Валентина Мазунина (Ксюха), любимец публики Александр Паль (Леха) — болтаются без дела, ярких сольных партий для них просто не придумано. Да и один из немногочисленных звездных новичков Константин Мурзенко (криминальный авторитет Князь) на экране присутствует в основном для того, чтобы произнести смачную политическую шутку. На несмелый вопрос «Как бабу делить будем?» он отвечает. «Как Крым — моя, и всё!»
Сказав это, можно выдохнуть и резюмировать: сегодня, когда российский прокат «Левиафана» переехал на следующий год, «Горько! 2» — самый выразительный, талантливый, парадоксальный отечественный фильм года. Если при этом он окажется еще и самым коммерчески успешным, будет создан прецедент. Все-таки обычно в России эти категории не совпадают.
Для тех, кто не смотрел трейлер и не в курсе сюжета: отчим Наташи (Юля Александрова) — невесты из первого «Горько!», — колоритный экс-десантник и экс-чиновник Борис Иванович (Ян Цапник), попал в переплет. Его машину расстреляли конкуренты по бизнесу, и теперь ему не остается ничего лучшего, как сымитировать собственную смерть. Иначе от киллеров не спастись. Семье остается одно: подыгрывать. Где стол был яств, там гроб стоит. Вернее, стол яств на русских поминках как раз там и стоит, где гроб. Изящной аркой Крыжовников соединил свадьбу с похоронами, провел пунктирную линию от эроса до танатоса. Если на свадьбе «Горько!» кричат не всерьез, то здесь фальшивый плач к финалу обернется подлинной горечью — ведь, как нетрудно догадаться, Борис Иванович при жизни ангелом не был, и его махинации больше навредили близким, чем чужакам.
Восхитительно всеобъемлющая метафора: существование с живым трупом. Гроб, который всегда на плечах, и не сбросишь. Лежащий в гробу восторгается пейзажами, а носильщики на полусогнутых ногах всё бредут куда-то и бредут, времени восхищаться природой у них нет. Покойник меж тем не дремлет, контролирует и подгоняет: мы же одна команда! Хуже: семья. Куда там Джорджу Ромеро с его зомби! В «Горько! 2» отразилась вся постсоветская Россия, согнувшаяся под добровольным «грузом 200», в абсурдной роскоши лежащим посреди Красной площади, сакрального центра государства. Режиссер может сколько клясться, что ничего такого в виду не имел, — его фильм все скажет за авторов.
Впрочем, глубинные корни Горько! 2 не в советской истории, а в классической русской драматургии — отчасти в толстовском и всем памятном «Живом трупе», отчасти в незаслуженно забытой комедии-шутке Сухово-Кобылина «Смерть Тарелкина». Герой той пьесы, жалкий проворовавшийся чиновник, инсценирует собственную смерть, но и его шеф Варравин, которого Тарелкин пытается шантажировать тайной перепиской, тоже примеряет новую личину. Сюрреалистическое шоу двойников, где переодетые мерзавцы превращаются в вурдалаков и упырей, к финалу обретает кафкианский апокалиптический размах. В фильме Крыжовникова дух Армагеддона тоже ощутим в погребальном костре, полыхающем у кургана, под которым закопан пустой гроб. Правда, в этом месте никому уже давно не смешно. В этом и минус, и плюс макабрического «Горько! 2»: тут очень мало сцен, в которых зрителям предлагается поржать над комичными провинциалами, упившимися в сосиску. И пьют куда меньше, чем в предыдущем фильме (нехватку алкоголя с лихвой компенсирует гремящая за кадром «Рюмка водки на столе» Григория Лепса). Над алкоголиками смеяться хоть и некрасиво, но в порядке вещей. А вот над мертвецами, тем более ожившими, — как-то неуютно.
Крыжовников идет дальше, экранизируя старинную мудрость о том, что свято место пусто не бывает. Подмявший под себя своим авторитетом сразу две семьи патриарх Борис Иванович — в известной степени самозванец (недаром и Наташе он не родной отец, а отчим). Но после его мнимой смерти на горизонте тут же является некто Витька Каравай — форменный доппельгангер, пугающе похожий на своего армейского товарища и побратима: такой же мощный усатый силач и образцово-показательный добряк, обожающий разруливать любые процессы, от накрывания стола до организации пышных похорон. Сыгравший эту роль (безусловно, лучшую в своей карьере) Александр Робак — актерская сенсация фильма. Каравай так удачно вписывается в семью, что оживление безвременно почившего Бориса Ивановича перестает казаться необходимым.
Отчим, кипя от злости, вынужден скрыть свое лицо за шлемом Дарта Вейдера, классического «плохого отца» из «Звездных войн» («Горько! 2» и вообще картина очень синефильская, напичканная аллюзиями). А новый отец наслаждается победой. Лидер-харизматик, сильная рука, вертикаль власти во плоти — шеф и возлюбленный, старший товарищ и любящий папка; тот самый лидер (читай, мессия), о появлении которого вся Россия — консервативная и либеральная в равной степени — грезит вот уже четверть века, то и дело подставляя на пустое свято место то один портрет, то другой. Неудивительно, что наступившая в семье и обществе гармония непрочна и чревата катастрофой. Ее предощущением наполнены даже самые смешные сцены картины, в которых по безмятежным сопкам над Черным морем идет броневик, везущий к месту погребения гроб, пока хор казаков старательно выпевает любимую песню Никиты Михалкова «Не для меня придет весна». От невольных параллелей с событиями на Украине и в Крыму, невдалеке от которого снимался фильм, здесь отделаться крайне сложно, и мороз идет по коже.
Вообще нельзя сегодня не признать пророческой силы первого «Горько!», принятого зрителями очень по-разному, но более или менее универсально признанного как весьма точное (злое? доброе? карикатурное? смягченное?) изображение так называемого русского мира. С его безудержной удалью, завышенными требованиями и заниженными ожиданиями, уникальной способностью быть милым насильно. С его любовью и ненавистью, между которыми едва ли шаг. Мир, страшный, как бездна, и притягательный, как она же: за этот год он пошел в отрыв и дал прикурить остальному миру, проявив самые разные грани своей неконтролируемой пассионарности. «Горько! 2» — уже не обещание, а отчет. Не анамнез, а диагноз. Окончательный и обжалованию не подлежащий — именно потому, что пациент жив, здоров и в могилу пока не собирается. Как говорится, всех нас переживет и на наших похоронах вволю погуляет.
Долин А. Горько! Жоры Крыжовникова; Горько 2 Жоры Крыжовникова. Из книги: Долин А. Оттенки русского. Очерки отечественного кино. М., 2018.