Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
Какой режиссер Володин?
Репортаж со съемок «Происшествия...»

1

Ах, этот мир кино, мир чудес!., Юпитеры, сорок тысяч одних ассистентов, камера на кране, человек, который носит за режиссером кресло, «журавли»-микрофоны, декорации из папье-маше...

Бег по студийным коридорам, интервью на ходу, интервью в кабинете, надо быстрее, в час — встреча, в два — другая, времени в обрез, командировка, еще быстрее, как будто вот сюда, ага, правильно, глухая железная дверь, надпись масляной краской «Павильон М 2», предостерегающие слова о тишине гаснут, скрипят петли, можно входить. Иду.

Бывают ли репортажи об ощущениях, когда не столь уж важно, кто где стоял и кто что сказал, а неизмеримо значительнее та, никак не поддающаяся определениям общая настроенность, которая сразу же обозначает отношение к увиденному? Впрочем, все равно иначе в этом случае нельзя, и трудность в том, как, не загромоздив словами, передать эти ощущения, возникшие сразу же и оставшиеся неизменными во все те пять дней и вечеров, когда, выкраивая каждый свободный час, я приходил сюда, за эту железную дверь, к Володину, на съемки его фильма «Происшествие, которого никто не заметил». Сказать: «Мне все здесь было странным?» Неточно. «А не странен кто ж?» Тогда: «Все здесь казалось непривычным?» Непонятно, что, собственно, непривычно — декорации, съемочная площадка, камера, репетирующий режиссер? А между тем действительно, после города, словно навечно застигнутого врасплох тревогой, каким представляется любая большая студия, — странно и непривычно.

Вам приходилось когда-нибудь, уставшему от забот, службы, толкотни по магазинам, раздраженному шумом, мельканием лиц, бензиновой гарью, приходилось ли вам попасть внезапно, через какую-то минуту, с громогласной улицы в обетованный дом приятных вам людей — окна в гулкий прохладный переулок, старомодная липа вежливо кивает ветвями, за стеной — негромкая музыка и задушевный разговор о том, о чем обычно, в круговороте повседневности, не успеваешь поговорить? Если приходилось, вы меня поймете. Как герой уэллсовской «Двери в стене», я попал из одной реальности в другую, в мир, перенесенный Александром Володиным из всего, им написанного, в этот студийный павильон. Он столь же веществен, осязаем, но организован по-своему, иначе.
И, погружаясь в этот мир, не все принимают его законы. Люди по-разному подходят к искусству. Одни требуют жестокости, беспощадности, обнаженности. Другие — воспевания, воспитания примером, определенности, разграничения «положительного» и «отрицательного». И в каждом таком требовании есть свой резон, и для каждого есть заказчики, исполнители и почитатели. А у Володина — доброта, строгая доброта и безмерное уважение к личности.

Но почему, однако, я отождествляю съемочный процесс, его течение с атмосферой самих пьес и сценариев? Потому, наверное, что, познакомившись с Володиным, я узнал в нем черты его героев с их прямотой души и отзывчивым, но отнюдь не всепрощающим сердцем. Когда я уезжал на «Ленфильм», многие загадывали: интересно, какой Володин режиссер? Могу ответить теперь: такой же, как драматург и сценарист. На своем экземпляре сценария он написал: «Все — серьезней и искренней, чем в обычной жизни и в обычных фильмах». Он не боится быть искренним, точнее, не может быть неискренним. Но без аффектации и проповедей лобовых истин. И это определило обстановку съемок, согласие группы и пренебрежение к мелочам, которые так часто оттесняют главное. Я прочитал его стихи. Вот один отрывок: «Я равнодушию учусь, то выучу урок, то забываю. Я равнодушием лечусь, три раза в день по капле принимаю. К чему? Во-первых, к суете сует, и оглянуться не успеешь, — съест. Всего до тла, всего по мелочам, дневная — днем, ночная — по ночам».

...Я вошел в павильон. Было тихо, кто-то играл на рояле, начался перерыв, и разрешалось уйти на полчаса. Но почти никто не ушел, наверно, им, как и мне, не хотелось пропустить ни одного момента творчества: Володин сидел в углу с Жанной Прохоренко и увлеченно говорил о том, какой он хочет ее видеть в следующем эпизоде. Потом снимали этот эпизод — Настя, героиня, поднимается на концертную эстраду, чтобы разбитной фокусник отгадал ее мысли. Сначала чуть не получалось, а затем получилось вроде бы как-то само собой — актриса стала именно такой Настей, о какой думал Александр Володин: превратившейся в красавицу обыкновенной девчонкой, своей естественностью делающей вздорными и фатоватость фокусника и жалкую развязность пианиста

Есть съемки — как затверженный урок, скучные до невозможности, есть ярко зрелищные, мастерски отточенные. Здесь же было иное — негромкая праздничность.

2

«Дубль шесть», — хорошо поставленным голосом произнес человек с хлопушкой и элегантно ею щелкнул. Повторили тот же эпизод. Да, кино — тяжелый, изнурительный труд...

Да — тяжелый, да, изнурительный, это знают все. Но Володин — дебютант, он не знал. Наоборот, он говорил, повторяя это еще и еще, как ему нравится снимать фильм. Даже если сценарий, как этот, не во всем удался, и теперь стараешься освободить его от общеизвестных мест и сентиментальности,

Характерно: почти все крупные режиссеры или авторы, или соавторы сценариев своих лучших фильмов. С другой стороны, начавшийся процесс превращения сценаристов в режиссеров развивается достаточно быстро. Мне кажется, суть даже не в обиде кинодраматурга на диктат режиссера, а в той простой истине, что два человека не могут думать одинаково, одинаково ощущать мир и одинаково передавать свои ощущения. Стремление писателя воплотить свои идеи и чувства в фильме такими, какие они есть на самом деле, естественно. И это не может не приносить большой радости.

Вот пример володинской прозы:

«Настя села у окна, примерила туфли.

— «Дыша духами и туманами, она сидела у окна...» Интересно, как это было? Туманами дышала!..

Она повернулась в профиль, облокотилась на руку, «дышать туманами».

Может ли это воплотить на экране другой? Конечно. И может хорошо, порой блистательно. Но все-таки... Все-таки, иногда даже проигрывая в профессиональном мастерстве, авторы сохраняют — органически не могут не сохранить — точность интонации литературного источника.

3

В перерыве между съемками режиссер сказал: «Я хотел отобразить жизнь продавщиц овощных магазинов».

А правда, что за фильм, о чем он? Жила-была на свете девушка, ничем особенно не замечательная, немного неудачница, жила-была эта девушка, торговала в магазине луком и картошкой, ухаживала за больной матерью, хотела познакомиться с хорошим человеком, бегала к одному на свидание — расстались быстро, через час встретила другого, все вроде бы налаживалось, а оказалось, что это он с пьяных глаз. И вот однажды, разглядывая репродукцию «Венеры» Боттичелли... Но лучше процитировать сценарий:
«Обратясь в зрительный зал, Настя сказала:

— „Была бы я такая“. Подумать так заставили ее обиды и огорчения этого дня. И она представила себе, что она действительно такая. И ее никто не узнает. И вот она идет по улице...»

Так на один день для нее начинается иная жизнь, идущая уже по совершенно другим законам. Фантазия, перемежающаяся с действительностью? Пожалуй, нет. Все те же две реальности. И там и здесь — обычная жизнь. Но в одном случае Настя не обладает своей воображаемой силой, а во втором — обладает, и в тех же обстоятельствах, с теми же людьми все происходит иначе. А сила эта — красота человека.

Напрашивается ассоциация с современной Золушкой. Ассоциация ложная. Настя — не безответная добродетельная красавица из сказки, а живой человек во плоти и крови. Как бы предвидя такой ход мыслей, Володин даже сделал заметку: «Золушка любила вещи, Настя устала (работа, мать больная), зла: чайник — «старая калоша», веник — «дурак».

Мне всегда было неловко расспрашивать режиссеров, что они хотят сказать своими фильмами. И с Володиным мы избегали этой темы, хотя много и о многом говорили. Только раз он сам сказал: «Эта картина — гимн женщинам!» И тогда я подумал, что в объяснение лучше всего привести фрагмент его стихотворения:

А женщины, 
самые, казалось бы,
несовершенные, 
иногда говорят такие слова, 
и так смешно шутят, 
и так проницательно думают
о нас, — 
чтобы нам было лучше, чтобы нам было сладко — 
с последней из всех, как с
первой из всех, — 
чтоб было спокойно и сытно, 
и неспокойно и тревожно.
И то и дело это им удается, 
то тут, то там, 
то так, то сяк, 
а если не удается — 
они страдают молча.
А если говорят — 
иногда говорят такие слова... 
Стыдно быть несчастливым.

И еще одна запись на полях сценария, косвенно продолжающая эти строки и кое-что объясняющая:

«Глупому человеку может быть плохо даже там, где, казалось бы, все приспособлено для его покоя и удовольствия.

Глупый человек всегда думает не о главном, а о второстепенном, незначительном. Он предпринимает серьезные усилия прежде всего по поводу второстепенных обстоятельств, а главное ему неожиданно мстит, вот тут у него как раз ничего не получается.

Интеллигентный же глупый человек, который не в силах разумно подумать о себе самом, вдобавок постоянно думает о других, об их покое, их мнении, их заботах. Но он думает об этом глупо и никому не может помочь. В то время, как мог бы, ничем не затрудняя, прибегнуть к их умному совету. Но он предпочитает никого не беспокоить и погибает самостоятельно. Чем, впрочем, как раз доставляет всем множество хлопот и втягивает многих в свои глупые беды.

Вообще, интеллигентность и глупость (глупость в простом, житейском смысле слова) чем-то загадочно связаны. Возможно, что Иванушка-дурачок был один из первых бескорыстных, нехватких, житейски беспомощных, глупых интеллигентов».

4

«Над кем смеетесь?» — иронически спросил редактор. Я не стал уклоняться от классического ответа.

Только здесь, перед концом, я спохватился, что нарушены некоторые каноны репортажа. Может быть — тогда так?

Квартира Толи — молодого человека, с которым Настя познакомилась на вечернике и который пришелся ей по душе. Она приходила сюда в той, второй реальности. А Толи нет, дома только Ира, его сестра-подросток. И они разговаривают. Вот итог разговора.

Настя. Злая ты девка. Сейчас это у вас модно — сердитые молодые люди. Но если молодые люди сердитые, это еще полбеды, а вот если женщины станут злые, что тогда за жизнь начнется, ты себе представляешь? Ты знаешь, что есть женщины, которые сошли с ума от того, что устали... 

Ира. Я поняла вас! Главное это доброта?.. Но постойте, как же тогда понять Гамлета «Чтоб добрым быть, я должен быть жесток...»?

...В самом деле, как понять Гамлета?

Зиновьев М. Вторая реальность // Экран 1967-1968. М.: Искусство, 1969.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera