Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
Времена меняются
О трансформации героев Володина

Кино отличается от театра тем, что в нем все делается раз и навсегда. Даже так называемые «римэйки» (повторная экранизация прежних киносюжетов) предполагают скорее перелицовку, нежели простой возврат к старому сценарию. Сценарию в фильме надлежит «умереть». Между тем пьеса может ставиться на сцене столько, на сколько хватит ее человеческого и общечеловеческого содержания. В каждой интересной постановке она возрождается заново. Как частный случай возможна и ее экранизация.

Володин — прирожденный театральный драматург. Это редкий дар — более редкий, чем талант вообще писательский, — впрочем, всякий талант редкость.

Лет двадцать — двадцать пять назад «театр Володина» стал открытием и частью биографии целого поколения. Те, кто видел «Фабричную девчонку», «Пять вечеров», «Старшую сестру», до сих пор хранят благодарную память об этих спектаклях, сколько бы нового ни случилось за это время в театре. Но волею обстоятельств, к которым здесь не место возвращаться, Володин со временем все больше отходил во владения кино. Список режиссеров, которые ставили фильмы по его сценариям, представителен и говорит сам за себя. Э. Климов снял «Зубного врача», П. Тодоровский — «Приключения фокусника», А. Митта — «Звонят, откройте дверь!», С. Герасимов — «Дочки-матери», Г. Данелия — «Осенний марафон», Н. Михалков — «Пять вечеров», — и это не все.

Режиссеры, которые брались за володинские сценарии, кажется, никогда не разочаровывались. Не так уж часто огорчался и он — больше всего, когда однажды попробовал снять фильм сам. Ленты получались разные, в зависимости от индивидуальности режиссеров, от выбора актеров, — как еще более разнообразны были постановки на сцене володинских пьес. И все-таки все это разное — фильмы и спектакли — отмечено чем-то неуловимо общим и может быть в совокупности названо «театр Володина», хоть речь идет не в последнюю очередь и о кино.

Ведь даже самые лучшие из фильмов, как и самые удачные из спектаклей, не исчерпывают написанного автором. Это естественно для драматического писателя, который оставляет необычно большое пространство воображению режиссера, актера и зрителя, но не отказывается и от собственной личности. Потому за вычетом актерских удач — самых бесспорных — и режиссерских решений — самых неожиданных — остается в неизменности еще нечто: текст Володина, интонация Володина, тема Володина. Ибо он — писатель и его материал — слово. Фильм, поставленный по Володину, всегда есть экранизация литературного произведения, которое не может раствориться в изображении, как бы ни стремился к тому сам автор, стараясь быть елико возможно кинематографичным. Оно продолжает существовать еще и само по себе, суверенно, как нечасто случается в нашем кинематографическом деле.

Как у всякого истинного писателя, у Володина есть свои постоянные темы и мотивы, своя избирательность, свои пристрастия. Очень долго его занимали женские характеры по преимуществу. «Героями» пьес (или сценариев — это все равно) могли быть мужчины, но лучшие «роли» все равно доставались актрисам, «фабричные девчонки», продавщицы и секретарши, телеграфистки, даже просто школьницы, обойденные житейской удачей, мужским вниманием, поглощенные буднями существования, они никогда не были обделены у Володина силой духа и самостоятельностью характера. Как бы скупа и сурова ни была к ним жизнь, как бы мало она ни уделяла им для расцвета, они прорастали сквозь нее с той неистребимой стойкостью, как какой-нибудь подорожник на затоптанном проселке. Даже в самых смешных, неказистых, огрубевших из них все равно жил проблеск доброты и самоотверженности, живая готовность к радости. Это составляло секрет и оригинальность володинских женских характеров, как, впрочем, и вообще его ранних пьес. Через дословную точность быта в них всегда сквозил отблеск идеального; в скромных персонажах открывалась личность. Житейская неустроенность была способом сохранить ее, словесное ерничество ограждало чаемую высоту душевного строя. «Положительное» через «отрицательное» долго было кратчайшей формулой володинского театра. Она обеспечивала внутреннее напряжение его пьес.

«Осенний марафон» продолжает, но и не продолжает мотивы, приемы, человеческие типы раннего Володина. Не то чтобы люди и их отношения стали со временем сложнее. Скорее наоборот. Отношения стали запутаннее, безвыходнее, а люди — проще, беднее, что ли.

Володина не раз попрекали «чудесами», которыми он не скупился одарить своих золушек. На самом деле единственным чудом его пьес была любовь. Любовь осталась, но силу чуда она утратила.

Мужчина между двух любящих его женщин — тема вечная, а для володинского пера особенно благодарная. Но на этот раз Бузыкин занимает место героя не только в фабуле — он на самом деле главное действующее лицо этой, увы, весьма тривиальной истории, где виноватых нет, а несчастливы все.

В этой печальной повести Володин не изменяет комедийной природе своего дарования — публика всегда много смеялась даже на самых драматических из его пьес. Сценарий основан на приеме чисто кинематографического «остранения»: каждое утро за Бузыкиным заходит Билл Флетчер, английский профессор, чтобы вместе совершить утреннюю пробежку. «Человеку со стороны» невдомек семейные драмы и человеческие проблемы Бузыкина. Бодрая некстати утренняя зарядка становится образом всей жизни Бузыкина: безнадежной попытки всюду поспеть и все уладить, когда ничего не улаживается и уладиться не может. Марафоном без финиша.

«Осенний марафон» — самая «мужская» из вещей Володина не потому, что женщинам уделено в ней меньше места, — места им как раз уделено много, а потому, что судьбы их на этот раз занимают придаточное по отношению к истории Бузыкина положение. Ни преданная жена, ни своенравная любовница не могут совершить того единственного чуда любви, которое решает жизнь. Женщины — такие разные, но одинаково полные жизни, ее страстей и интересов, не озарены больше тем светом ожидания, той готовностью к счастью, луч которой падал прежде на любую задавленную жизнью учетчицу или телеграфисточку. Они стали будничны; надежда — пусть даже зряшная — отлетела от них.

Разумеется, это связано с Бузыкиным — с тем человеческим типом, который он олицетворяет. Не с его жестокостью, деловитостью, прагматизмом, как это часто бывает в современных пьесах и сценариях, а, напротив, с его добротой.

Театр Володина часто называли добрым или — негативно — сентиментальным, хотя «хэппи энды» его пьес весьма относительны. Он никогда не награждал своих персонажей комфортабельным устройством или житейской удачей, скорее наоборот. Но он давал раскрыться и блеснуть человеческому в них; он подсматривал мгновение идеального в нелепой жизни своих добрых и неудачливых героев.

Бузыкин так же по-володински добр, житейски — беспомощен, хотя его знания и талант обеспечили ему вполне уважаемое положение известного переводчика и преподавателя в высшем учебном заведении. Недаром именно к нему на стажировку приехал английский профессор-славист Билл Флетчер. Но доброта и талантливость (черты, свойственные самому Володину как автору своих персонажей) вечно ставят его в дурацкое положение. Деликатность не позволяет ему послать к чертям оптимиста Билла с его утренней гимнастикой; порядочность — бросить жену; уступчивость — оставить любовницу. Терпимость составляет основу его отношения к собственным детям. Люди понахрапистей чувствуют это и пользуются этим. Сосед по дому — хамло и пьяница — запросто может заставить Бузыкина вместе с Биллом надраться среди бела дня (для выпивки нужна компания) и вытащить их на дурацкую прогулку за город. Истеричка и бездарь Варвара на правах старой дружбы может принудить Бузыкина сделать за нее перевод, а потом, пользуясь его же благодеянием, перехватить у него договор в издательстве. Эти персонажи — как и все чересчур волевые, напористые, всегда готовые вмешаться в чужую судьбу, — единственные, к кому автор метко и едко беспощаден. Даже когда Бузыкин восстает против хамства и пытается проявить характер, все равно ему же приходится расхлебывать неприятности, и, выручая Билла из вытрезвителя, он фатально опаздывает проводить собственную дочь, улетающую надолго.

Читатель, конечно, сочувствует герою, выбивающемуся из сил в своем безнадежном марафоне, но, странным образом, бузыкинская доброта-для-себя так или иначе оборачивается злом-для-других, — и та метаморфоза, которая совершилась с характерами Нины Евлампиевны и Аллы, она не случайна. Изменилось время — стало жестче, трезвее, оголеннее. Изменилась соответственно и драма — пришли Вампилов, Петрушевская и другие. Изменился и Володин. «Осенний марафон» в сущности — злая история о добром человеке. Думал об этом автор или нет, это критический взгляд в сторону самого себя. Он уже не предоставляет своему герою того момента истины, не пробивает будни той молнией идеального, которая могла совершить человеческое чудо. Оттрубили серебряные пионерские горны ранних володинских пьес, и самые добрые и взаимно вежливые люди наносят друг другу ущерб. Собственно, это было новой темой Володина уже в сценарии «Дочки-матери». И там Таня — прямая наследница героини «Пяти вечеров» — при всех ее прекрасных человеческих качествах оказывалась, увы, не столь трогательна уже и могла очень и очень неловко вмешаться в чужую жизнь. И там люди жить стали сложнее, путанее, но сами-то оказались проще, будничнее — более усталыми, чем бедное и гордое население прежних володинских пьес.

Это особенно заметно на фоне возобновленных кинематографом «Пяти вечеров». Психологическая насыщенность всех без исключения персонажей, «благодарность» их для актеров зависела от несовпадения текста и подтекстов, формы выражения и сути, человеческих возможностей и фактов биографии, внешней закоснелости и внутренней подвижности характеров. В «Осеннем марафоне» нет этой сложности, потому что нет этого несовпадения: все живут без иллюзий и с минимумом надежд, никто не дает себе труда даже притвориться, все всё про всё знают, и, хотя всем неудобно и все сердятся, никто ничего не в силах изменить. В сценарии очень мало подтекстов — даже вранье откровенно и очевидно, и самые неожиданные, отчасти эксцентрические повороты сюжета странным образом открывают все тот же легко обозримый душевный пейзаж. Не то чтобы актерам предлагалась бы более простая задача — она может быть и потруднее, но прежней психологической сложности, обеспеченной напряжением между «положительным» по содержанию и «отрицательным» по форме общим стремлением к идеалу, здесь нет. «Осенний марафон» — удивительно володинская вещь, но лишь в том смысле, что автор остается равен самому себе, меняясь вместе со временем. Tempora mutantur et nos mutamur in illis[1] — говорили древние.

1980

Туровская М. Самокритика А. Володина. В книге: Майя Туровская. Памяти текущего мгновения – М. Советский писатель. 1987.

Примечания

  1. ^ Tempora mutantur, et nos mutamur in illis (латин.) — времена меняются и мы меняемся с ними (или в них).
Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera